Крайняя маза
Шрифт:
– Что, Мария Ивановна слиняла? – вперился в него Шура понимающим взглядом.
– Нет, ты допрыгаешься...
– Ну ладно, ладно, больше не буду. Понимаешь, как только вспомню, как ты в моей заднице паяльником ковырялся, так меня и тянет какую-нибудь особенную гадость сказать.
– А ты забыл, за что я тебя паяльником зондировал? – набычился Евгений Александрович.
– Ну ладно, ладно, давай завяжем старое поминать, непродуктивно это. В общем, договорились они на рандеву в одиннадцать вечера у кораллового рифа, что наискосок от пирса. Потом ты позвонил, она в туалет сразу убежала, чтобы, значит, Витька не слышал. Вернулась, вся улыбчивая – ты, небось, ей про любовь говорил,
– Врешь.
– Вот те святой истинный крест! – перекрестился Стылый. – Я же тебя нарочно доставал, по злой памяти. Про презервативы и прочее выдумывал из жалкой мести. А Юлия, я видел, только о тебе и думает...
– Ну-ну. В сумочке она, конечно, не пакетик с презервативом нащупывала и не упаковку с прокладками, а мою фотографию...
– Не знаю, не видел. Когда я в номер ее пробрался, она уже спала. Я осторожно так таблеточку ей за щеку сунул, чтоб не подымалась до ночи, взял ее купальник, потом ноги, грудь в ванной побрил – себе, конечно, – Стылый поднял брючину, показывая гладкую лодыжку, на который шелковый платок никак не задержался бы, – и, поехал в город за рыжими волосами и аквалангом. Короче, когда я к Витьке на свидание подводное нарисовался, он меня в упор от Юлии отличить не смог, хотя и фонарь у него был аховый. С орхидеями офигенными, подплыл, ста баксов, точно, не пожалел. Ну и дурак, я сразу понял, что перо у него в букете.
Потом кино было. Он букетом меня приманивать стал, как кошку сметаной, а я возьми и вынь из-под чашечки купальника поролона кусок, которым я грудь третьего номера изображал. Витька аж рот раскрыл, я видел. Этого секундного замешательства мне хватило. Видел бы, как его кишки среди кораллов расплылись! Красота! Жаль только вволю полюбоваться не удалось – рыб этих тропических миллион налетело, будто и не спали. А как я его за эти кишки на глубину тащил – хоть сценарий пиши! Дарю сюжет, писатель! Нет у тебя вина больше?
– Сейчас схожу, заслужил, – сказал Смирнов и, не мешкая, ушел в магазин. Ему самому хотелось выпить.
23. Остался год
Поставив на стол бутылки, Смирнов увидел, что мобильный телефон лежит не там, где находился перед его уходом.
– Это я интересовался входными звонками, – поймал его взгляд Стылый. Чувствовалось, что он смятен. – Похоже, ты сейчас с Борисом Михайловичем в корешах... Продал меня с потрохами, да?
– Да нет... Мы просто с ним друзья сейчас. На днях должны встретиться. Поможешь? Мне как-то стремно. Не моего ранга человек... И за задницу свою, честно говоря, побаиваюсь.
Стылый испытывающе смотрел с минуту. Решил поверить. И хохотнул неестественно:
– Конечно, помогу! Я в отличие от тебя знаю, что перу и пуле все равно чье мясо рвать – кандидата наук или генерального директора. И ориентация им по фене. Расскажи, как рыбку зацепил, интересно.
– Давай лучше выпьем.
Шура взял в руки бутылку и принялся изучать этикетку. Смирнов подошел к окну. Под домом магнитная лента опутывала ветви деревьев. У дороги стройная девушка на высоких каблучках ловила машину. Третью поймала.
– Ну, расскажи, не задавайся, – вторично попросил Шура, лишив бутылку пробочных мозгов.
– Секрет фирмы, – вернулся к столу Смирнов, услышав бульканье наливаемого вина.
– Если ты действительно его словил, то нам с тобой можно фирму открывать по замочке арбузов. Ты будешь их отоваривать, а я – мочить. Давай, выпьем за наши успехи и твою будущую свадьбу!
Они выпили. Смирнов вспомнил, что за человек сидит рядом с ним, и ему захотелось уехать в тайгу, в Приморье. Он вспомнил зимовье, в котором когда-то пережидал дождь. Рядом с покосившейся избушкой рос одичавший табак, на берегу затейливой речки, полной юркого хариуса, стояла банька. Он уже убегал от людей в это зимовье, но поравняться с природой не смог... Смирнов усмехнулся. "Чуждающийся людей равен природе", – говорил Конфуций. Значит, он не равен природе и не чуждается людей. И Шуры тоже. Они – это он, а он – это они.
– Слушай, я тут в самолете думал насчет твоей мысли, что на Земле надо оставить сто миллионов людей... – вырвал его из тайги Шурин голос.
Смирнов непонимающе смотрел на него несколько секунд.
– Я так не говорил, я говорил, что Природа в конце концов оставит на Земле сто миллионов человек.
– Как это Природа?
– Да так. Понимаешь, она наталкивает людей на правильные для нее решения. Она их учит и проталкивает в единственно верном направлении. В частности, она весьма наглядно показала, что произойдет, если будущее цивилизации будет поручено фашистам или коммунистам.
– А как без фашистов и большевиков сократишь численность населения? Это невозможно.
– Возможно.
– Нет, невозможно. Ведь надо будет оставить всяких тварей по паре. Немцев, американцев, чукчей, наконец.
– Не надо никого конкретно оставлять. Если сто миллионов с лишним лет назад Природа решила бы оставить в живых динозавров, то человек не стал бы главным животным Земли. Эти чурки его съели бы. А по сравнению с будущим человеком, мы, Шура, банальные динозавры. И не надо оставлять нас в живых. Представляешь, какой прекрасной будет жизнь без нас, без саблезубых тигров, шакалов и плесени? Без Паши, без Бориса Михайловича, без меня? Без убийц, без всеядных, без баранов, всем подставляющих горло и душу? Горло для ножа и душу для плевка...
– Ну, хорошо. Но как Природа сократит численность людей?
– Очень просто. Среднегодовая температура, как ты знаешь, повышается...
– Ну, да, повышается! Вспомни, какая зима была.
– Все равно повышается. Повышается на фоне увеличения амплитуды колебаний температуры. В частности, в Нидерландах несколько сотен лет назад зимой катались на коньках. И не в крытых стадионах, а на замерзших речках. На Южном Тянь-Шане за несколько лет, прямо у меня на глазах исчезло несколько ледников. Через сто лет из-за таяния льдов Антарктиды и Арктики площадь суши сократиться вдвое. Меньше всего сократится площадь Африки, но там, как ты знаешь, успешно работают природные лаборатории по созданию трудно излечимых болезней – лихорадки Эбола, СПИДа и так далее. Так вот, люди будут вынуждены сократить свою производственную деятельность, и будут сокращать ее, пока Природа окажется не в состоянии нейтрализовать ее вредоносные продукты. Вот и все. Наступит равновесие, наступит золотой век. Людей станет мало, но они станут лучше.
– Люди станут лучше? – скептически вопросил Стылый.
– Обязаны стать лучше! Ты пойми, что до сих пор человечество в основном развивалось количественно. Сначала оно бешеными темпами наращивало свою численность, потом принялось всеми силами увеличивать продолжительность жизни. И если человечество не поймет, что пришло время изменяться качественно – ему хана.
– Да уж... Ученые что-нибудь придумают, чтобы оставить всех нас в живых... И саблезубых тигров, и шакалов и плесень, и себе не нужных.