Крайняя мера

Стивен Мартин

— Есть еще кое-что. Знакомы ли тебе имена Кейтсби, а также Джека и Кита Райтов?

Слова Молл эхом отозвались в памяти Грэшема. Кейтсби — красивый молодой человек, участник злосчастного марша сторонников Эссекса, мужество которых не принесло пользы, так как приверженцы королевской власти быстро покончили с их кумиром.

— Один из пескарей, некогда плававших в пруду графа Эссекса?

— У которых хватило глупости пройтись по улицам Лондона, чтобы поддержать короля дураков, хотя любая девчонка в Лондоне знала, что его дело проиграно! — ответила Молл.

— И какое отношение эта мелкая рыбешка имеет к Тому Уинтеру?

— Самое непосредственное, судя потому, что они часто встречаются в отдельной комнате, которую снимают на Стрэнде, в двух шагах от твоего дома.

— Почему бы не встретиться старым добрым друзьям и не вспомнить за ужином прежние времена, когда им едва не удалось сбросить с трона старушку Бесс? — с лукавым видом поинтересовался Грэшем, выступая в роли «адвоката дьявола».

— Разумеется, да еще в обществе священника, готового отслужить мессу в соседней комнате. И все встречи проходят при надежно запертых дверях и торжественных клятвах. Молодой Томас Перси тоже в этой честной компании, их просто водой не разольешь.

Граф Нортумберленд, предводитель значительной части английских католиков, зарекомендовал себя перед Грэшемом с самой положительной стороны как непримиримый противник Сесила. Он никогда не упускал возможности обильно полить грязью это хилое создание. В результате действий Нортумберленда обнаружилось, что английские католики имеют склонность оказывать поддержку проигравшей стороне. Что касается Перси, Грэшем запомнил этого нахального коротышку, кичащегося своим родством с Нортумберлендом, которое, впрочем, у многих вызывает большие сомнения. Тем не менее, по каким-то неведомым причинам, граф назначил его констеблем замка Олнвик, представляющего собой груду мокрых камней, нагроможденных на суровом нортумберлендском побережье.

— Сесил об этом знает?

— Вряд ли. А если и знает, то не от меня, — ответила Молл в некотором замешательстве. — Нас с Сесилом больше ничего не связывает.

— В чем дело, Молл? — спросил с улыбкой Грэшем. — Чем ты не угодила милорду?

Молл нахмурилась, о чем-то вспоминая, а потом ее лицо расплылось в широкой улыбке.

— Знаешь, это была замечательная песенка, и в «Лебеде» все пришли от нее в полный восторг. Она мне сразу понравилась, и я купила ее тут же, на улице, а через три часа спела в первый раз.

Молл сунула Грэшему листок с неряшливо напечатанным текстом баллады, которую он принялся читать со все возрастающим интересом. Настроение Генри улучшалось на глазах.

— Знаешь, когда речь идет о Сесиле, я готов поверить чему угодно, но не до такой же степени. — Он изо всех сил старался сохранить серьезное выражение лица. — Нет, ну подумай сама, как можно вытворять такие штуки с трехногой козой и подсвечником? Подобные фокусы никому не под силу!

— Видишь ли, мы, поэты, отпускаем свою фантазию в свободный полет и даем ей полную волю. Эй, эта бумажка стоит денег! — возмутилась Молл, заметив, что Грэшем запихивает листок в карман.

— Включи его в мой счет, — добродушно откликнулся Генри.

— У меня есть еще кое-что, — сказала Молл. — Ведь Уилл Шедуэлл — твой человек?

— Мне думается, на данный момент у него нет хозяина. Разве что он теперь служит на посылках у дьявола. — Слова Молл заинтриговали Грэшема. — Так что ты знаешь о Шедуэлле?

— Сегодня я узнала о его смерти, а неделей раньше он ужинал здесь, в комнате Норфолка. — Отдельные кабинеты в заведении назывались в честь английских графств. Во всяком случае, так утверждала Молл, но Грэшем считал, что они получили свои названия в память о знатных посетителях, весело проводивших здесь время в обществе девиц легкого поведения. — Он ужинал вместе с Томасом Перси.

— У Томаса Перси были на шее четки? — поинтересовался Генри, сохраняя непроницаемое выражение лица.

— Возможно, Шедуэлл направлялся к тебе с какими-то новостями?

— Именно об этом я и подумал, — ответил Грэшем.

— В тот вечер Перси напился в стельку, а Уилл только притворялся пьяным, но на самом деле был трезв как стеклышко. Клянусь, он что-то задумал. Шедуэлл никогда не откажется от выпивки, если только он не занят каким-нибудь важным делом. А известно ли тебе, что он, помимо всего прочего, был сентиментальным старым дураком?

— Мне не представилось случая для подобных умозаключений.

— Уилл носил на шее золотое кольцо на цепочке, но знали об этом только те, кто видел его без одежды. Когда-то Уилл купил кольцо для девушки, которая стала его первой любовью. Она умерла молодой. Не знаю, что с ней случилось, да это сейчас и не важно, но Уилл никогда не расставался с кольцом. Оно служило ему талисманом…

— Эта романтическая история юной любви имеет какое-то отношение к моему делу? — грубо перебил ее Грэшем.

Молл задумчиво посмотрела на Генри.

— Не могу понять, как тебе удалось так долго прожить. Да, она имеет к тебе прямое отношение. Два дня назад в таверну заходил один головорез, и на его толстом волосатом пальце красовалось кольцо Уилла Шедуэлла!

Грэшем на мгновение застыл от неожиданности.

— И как зовут головореза?

— Сэм Фогарти. Во всяком случае, так он сказал. Здоровенный рыжеволосый верзила.

— Он говорит с сильным нортумберлендским акцентом?

— Ты его знаешь? — удивилась Молл.

— Полагаю, мы встречались, — уклончиво ответил Генри, и Молл стало ясно, что больше от него ничего не добьешься.

— Послушай, ты, откормленный бык, твой хозяин знает о долгах, которые ты делаешь в моих заведениях? — неожиданно набросилась она на Маниона. Внезапные перепады настроения случались у Молл довольно часто.

Манион поднялся с места и с ленивой грацией отвесил даме низкий поклон.

— Госпожа Молл, я иду туда, куда прикажет мой господин, и стараюсь остаться незамеченным, то есть ничем не отличаться от остальных посетителей. Недаром умные люди говорят, что коли приехал в Рим, так и веди себя, как подобает римлянину.