Кража в Венеции
Шрифт:
– С радостью, – ответила директриса. – Надеюсь… Я надеюсь, что… – начала она, но тут же осеклась и умолкла.
– Вы сможете проследить, чтобы к этим книгам больше никто не прикасался? – спросил Брунетти. – Еще до наступления вечера я пришлю своих людей, чтобы снять отпечатки. Если дело дойдет до суда, нам пригодятся вещественные доказательства.
– Если? – повторила директриса. – Вы сказали «если»?
– Его еще надо поймать, и у нас должны быть доказательства, что это именно он взял книги.
– Но мы знаем, что это правда! – сказала директриса, глядя
Брунетти промолчал. Очевидное иногда невозможно доказать; то, в чем люди свято уверены, зачастую неприменимо в суде – служителям Фемиды нужны улики. Комиссару не хотелось говорить об этом дотторессе. Поэтому он лишь изобразил на лице вежливую улыбку и знаком предложил женщине покинуть книгохранилище.
Они прошли по коридору в ее кабинет. Директриса взяла со стола синюю папку для бумаг и молча протянула ее Брунетти, затем подошла к одному из трех окон, – тому, из которого была видна церковь Иль-Реденторе. А есть ли вообще надежда на то, что похищенные книги будут возвращены в библиотеку? Брунетти в этом сомневался. Он положил папку на стол, раскрыл ее и стал читать.
Джозеф Никерсон, родился в Мичигане тридцать шесть лет назад, в настоящее время проживает в Канзасе – вот информация, которую удалось почерпнуть из паспорта. С фотографии на него смотрел светлоглазый блондин с прямым носом, чуть великоватым для его лица, и едва заметной ямочкой на подбородке. Он выглядел спокойным, уравновешенным, – лицо человека без секретов, с таким приятно сидеть рядом во время короткого авиаперелета и разговаривать о спортивных новостях и о тех ужасах, что творятся в Африке. «Но точно не об антикварных книгах», – подумал Брунетти.
Внешность у Никерсона была типичной для англосакса или скандинава (ее легко изменить, надев очки, отрастив волосы или бороду) и настолько непримечательной, что ее было бы трудно описать впоследствии – оставалось лишь впечатление, что у человека с фотографии честное, открытое лицо.
Это-то и навело Брунетти на мысль, что в Меруле поработал профессионал, обладающий весьма ценным качеством – умением внушать окружающим безусловное доверие. Такие обычно не хвастаются, не рассуждают на темы добра и зла, но их манера поведения, доверительный, искренний интерес, с которым они вас слушают и задают наводящие вопросы, делают их неотразимыми. Брунетти знал двух таких уникумов, и оба раза в ходе допросов сам начинал сомневаться в справедливости обвинений, хотя они были железными. С годами он стал считать это своеобразным даром, таким же, как классическая красота или выдающийся ум. Это просто есть, и обладатель волен распоряжаться им по собственному усмотрению.
Аккуратно приподняв документ за уголок, комиссар начал читать следующий, тот, что был под ним. Это оказалось рекомендательное письмо, написанное проректором Университета Канзаса (город Лоренс, штат Канзас), в котором утверждалось, что Джозеф Никерсон является старшим преподавателем дисциплины «История Европы», специализируется на истории мореплавания и средиземноморской торговли
Брунетти взял письмо за верхние уголки, поднял его и повернулся к окну, чтобы посмотреть бумагу на просвет. Шапка фирменного бланка была напечатана на принтере, возможно, на том же, что и текст. Сделать это мог кто угодно. Насколько помнил комиссар, Канзас находится в центральной части страны, слева от Айовы или чуть ниже – но точно в центре. История мореплавания и средиземноморской торговли?
– Я заберу это с собой, – сказал он и спросил: – У вас есть адрес этого человека или его номер телефона тут, в Италии?
Дотторесса Фаббиани, задумчиво смотревшая на церковь, взглянула на него:
– Только тот, что указан в документах. Адрес и телефон мы требуем лишь от резидентов, – ответила она. – И что теперь будет?
Брунетти положил бумаги на место и закрыл папку.
– Как я и говорил, приедут криминалисты и снимут отпечатки пальцев с книг и стола, за которым он работал. Надеюсь, в нашей базе найдется что-нибудь на него.
– Вы говорите об этом как о чем-то вполне обыденном.
– Так и есть, – сказал Брунетти.
– Но у меня все это в голове не укладывается! Почему нам не сообщают о мошенниках такого рода? Не присылают их фотографии, чтобы мы могли обезопасить свои фонды? – спросила дотторесса с искренним недоумением, но без раздражения.
– Понятия не имею, – ответил комиссар. – Наверное, библиотеки, которые были ограблены, не хотят об этом сообщать.
– Но почему?
– У Мерулы есть спонсоры? Меценаты? Люди, которые делают благотворительные пожертвования?
Женщина сразу же поняла, к чему он клонит. И после паузы сказала:
– Да, у нас их три, один из которых – частное лицо, и больше всего помощи мы получаем именно от него. Остальные средства поступают из фондов.
– И как отреагирует это «частное лицо»?
– Если узнает о краже? – уточнила директриса. Она всплеснула руками и закрыла на мгновение глаза, потом глубоко вдохнула, словно набираясь сил, чтобы озвучить горькую правду: – Две книги принадлежали ее семье.
– Принадлежали?
Некоторое время она изучала паркетный пол под ногами, потом посмотрела на Брунетти и сказала:
– Библиотека получила эти книги в числе многих других, это было пожертвование. Сделанное более десяти лет назад…
– Скажите, как назывались эти книги!
Разумеется, директриса помнила их названия и хотела ответить на вопрос, но… Она открыла было рот, однако не произнесла ни слова. Женщина снова уставилась в пол, потом посмотрела на комиссара.
– Одну из них украли, из другой вырезали девять страниц, – наконец с усилием проговорила она. И прежде чем Брунетти успел спросить, откуда она знает, кто именно пожертвовал библиотеке эти книги, дотторесса Фаббиани уточнила: – Фамилия семьи-дарителя указана в библиографическом описании, в каталоге.