Кредиторы эшафота
Шрифт:
— Ты с ума сошла, милая Нисетта, — сказал он. — Я на тебя рассержусь, если ты будешь произносить ее имя. Я не хочу разговаривать о ней с тобой.
Нисетта была женщина умная и думала, что умеет читать по выражению лица, поэтому, посмотрев на любимого человека, она подумала: "На этот раз он уже никуда от меня не уйдет". "Боже мой! — думал в свою очередь Панафье. — Сегодня я проведу приятную ночь, так как узнаю, что из себя представляет аббат Пуляр". Читатели видят, что они были вполне расположены солгать друг другу.
Обед
Панафье проводил Нисетту в маленькую комнатку, окна которой выходили на Марну.
Панафье, знавший отлично расположение дома, специально выбрал ее.
Это была маленькая веселая комната, окна ее были окружены вьющимися розами, запах которых врывался в комнату вместе с запахом только что скошенного сена. В комнате была кровать с белыми кисейными занавесками, маленький умывальный столик с фаянсовой посудой синего рисунка и единственный стул.
Наши читатели достаточно знают Нисетту, поэтому можно и не говорить, что она отдала дань обеду, о чем говорили ее блестящие глазки и улыбающийся ротик.
Панафье же только делал вид, что пьет, и заменял искусственной веселостью болтливое расположение духа, которое следует за обильными возлияниями.
Оставшись вдвоем с Нисеттой, которая заперла дверь на ключ, он сел на единственный стул. Нисетта сразу же уселась к нему на колени и, обняв его рукой за шею, играла с его волосами, нежно глядя на него и отвечая улыбкой на улыбку.
— Наконец-то, Поль, мы одни, — сказала она. — Если бы ты знал, как я люблю тебя!
— Любишь в самом деле?
— О да, — прибавила она, вытягивая губы и предлагая поцелуй, который был принят. — Разве ты устал? Я — ни капельки.
— И я тоже. Но нам надо еще поговорить.
— Сколько угодно. Я не хочу еще спать. Мне просто хотелось уйти сюда.
— Как, разве тебе там не было весело?
— Нисколько!
— А они веселятся… Ты слышишь?
— Да, это поет Баландер.
Они прислушались. Слышался звучный голос Баландера. Он пел один, не замечая, что все спят. Время от времени он тряс спавшую около него Лушинетту, говоря:
— Подтягивай же, Лушинетта.
Лушинетта послушно пела две строчки и опять засыпала.
Панафье и Нисетта сели на подоконник и стали слушать. Нисетта обняла Поля за шею и поцеловала его долгим поцелуем.
— Боже мой, возможно ли, чтобы при той любви, которую я к тебе испытываю, ты так мало обращал на меня внимания!
— Что за пустяки ты говоришь? — возмутился Панафье.
— Нет, не пустяки. Если бы ты любил меня хоть немного, то не оставил бы меня так, как ты это сделал. Почему ты оттолкнул меня?
— Я буду откровенен с тобой. Сейчас я не испытываю того чувства к тебе, какое испытывал раньше.
— Что ты хочешь сказать?
— Я хочу сказать, что у меня не было к тебе ни страсти, ни любви. Ты была молоденькая и хорошенькая, и я хотел обладать тобой — вот и все. Ты понимаешь, что не имея к тебе сильной привязанности, я оставил тебя. Мне стало стыдно обманывать твоего мужа.
— Но ты отлично знаешь, что он не был моим мужем.
— Я знаю это сейчас, но не знал тогда. Наши с тобой отношения были для меня неприятны, и я разорвал их или, лучше сказать, — хотел разорвать, так как не успел расстаться с тобой, как почувствовал неизвестное мне до того времени пламя.
— А Луиза?
— В то время я еще верил в Луизу, но теперь я ее больше не люблю и полностью отдаюсь чувству, которое влечет меня к тебе.
— Ты возвращаешься ко мне насовсем?
— Да, насовсем, но вначале я хочу, чтобы ты поговорила со мной откровенно.
Нисетта некоторое время пристально смотрела на Панафье, так что последний смутился от ее взгляда и молчания.
— Что такое? — спросил он.
— Я вспоминаю, Поль, что почти год тому назад ты говорил мне: "Я люблю тебя ужасной любовью, с которой вынужден бороться, так как мои страдания и сомнения слишком ужасны. Слушай, Нисетта, хочешь быть откровенной со мной, хочешь рассказать, что ты из себя представляешь? Я ревную к прошлому, но я боюсь и за будущее. Будь откровенна — и я стану любить тебя". Вот что ты мне говорил. Помнишь ли ты это? Сегодня ты говоришь мне почти то же самое. Какую цель ты преследуешь? Может быть, твое обращение имеет ту же цель, что и тогда?
Панафье был озадачен. Тем не менее он быстро оправился.
— Я думаю то же, что думал, — сказал он. — Тогда ты рассказала мне длинную историю, но не сказала мне единственной вещи, которая меня интересовала.
— Что такое?
— Во всей твоей жизни была только одна истинная страсть — Пуляр. В тот день, когда ты согласишься рассказать то, что знаешь о нем, в тот день, я повторяю, твоя любовь к нему умрет.
Пришла очередь Нисетты смутиться, но не надолго.
— Ты ошибаешься относительно чувства, которое мне предписывает мою сдержанность, — заметила она. — Нет, я не люблю его больше, но я стыжусь и боюсь. Почему ты хочешь знать этого человека? Клянусь тебе, он заслуживает только презрения и ненависти!
— Может быть потому, что зная его как следует, я мог бы одним словом помешать ему видеть тебя, если бы такая мысль пришла ему в голову, — пояснил Панафье.
Ревность всегда по вкусу женщинам, и это объяснение понравилось Нисетте.
— Ты делаешь из мухи слона, — сказала она.
— Нет, Нисетта, я знаю о нем слишком много, но не достаточно, чтобы согласиться не узнавать о нем больше.
— Я тебя не понимаю, — проговорила Нисетта, обеспокоенная последней его фразой.
— Нисетта, у меня очень хорошая память. Помнишь ли ты, что говорила об этом человеке в ту ночь, о которой ты мне сейчас напомнила?