Кредиторы эшафота

Бувье Алексис

У нас еще два часа, и я пойду закажу обед.

— И я с тобой, — вскочив на ноги, закричали дамы в один голос.

— Пойдемте и мы с ними, — предложил один из четверых, бывший капитаном лодки, — и пусть Сардин отведет лодку.

— Хорошо, — ответил высокий малый, названный этим именем.

— Придете к Жюстену.

— Отлично.

— Ты от меня не отделаешься, ты придешь, — сказала одна из женщин.

— Молчите лучше, Лушинетта, будьте почтительны к начальнику. Идите заказывать завтрак, я же поеду

в лодке и, вероятно, буду в одно время с вами.

— Ну хорошо, оставим его.

Каждый из лодочников любезно предложил руку даме, а капитан — даже двум сразу, и все тронулись в путь, напевая песни.

Ресторан Жюстена известен всем парижским любителям катания на лодках — это обычное место свидания всех, катающихся по берегам Сены. Расположенный напротив, на зеленом островке Жуан-виль-Ле-Пон, он был очень заметен среди многочисленных лодок, привязанных к лестнице, разноцветные флаги которых развеваются каждое воскресенье.

Когда экипаж "Летучей мыши" (так называлась лодка) пришел к ресторану, Панафье, сидя на ступенях лестницы, которая ведет из ресторана вниз, с философским видом ждал их.

Как только Нисетта увидела его, она сразу побежала к нему.

— А вот и он! — закричала она.

Подойдя к молодому человеку, она бросилась к нему на шею и нежно поцеловала, говоря:

— Ты видишь, несмотря на зло, которое ты мне делаешь, я по первому твоему зову иду к тебе.

— Мне надо поговорить с тобой серьезно, — сказал Панафье.

— Опять… — проговорила Нисетта. — Каждый раз, когда я тебя вижу, причина одна и та же. Я счастлива, думая, что ты желаешь меня увидеть и повеселиться, а ты вечно встречаешь меня одной и той же фразой: "Мне надо серьезно поговорить с тобой".

— Ты плохо поняла меня, — проговорил смущенный Панафье.

— Как — плохо поняла?

— Я хочу сначала повеселиться и посмеяться, как ты сейчас сказала, а потом поговорить серьезно, но не о тебе, моя красавица, мне нужно узнать кое-что.

— Про Луизу? — спросила Нисетта, нахмурив брови.

— Никогда, — возразил Панафье, — не говори мне имени этой женщины. Я хотел увидеть ее один раз. Мы объяснились, и все кончено.

Нисетта с удивлением подняла голову и пристально посмотрела на Панафье.

— Что ты такое говоришь?

— Правду.

— Ты расстался с Луизой и больше ее не видишь?

— Говорю тебе, что все кончено.

— Ты больше не живешь с ней?

— Нет, Нисетта, нет. И вот почему, — смело прибавил Панафье, — я написал тебе, чтобы ты приехала, — ведь мое сердце свободно. Ты, Нисетта, добрая девушка, веселая, любящая, может быть, немного легкомысленная, но в любом случае очень приятная. Я хочу с тобой объясниться, и если объяснения удовлетворят меня, если ты будешь откровенна и чистосердечна…

— То что?

— Тогда для нас наступят хорошие дни.

Нисетта пристально смотрела на говорившего и пыталась прочесть его мысли.

Но Панафье был человек ловкий, и она напрасно вглядывалась. На лице его не выражалось ничего кроме того, что говорил его язык.

— Так ты это называешь "говорить серьезно"… — сказала Нисетта.

— Именно это.

— В таком случае мы сговоримся.

И она бросилась к нему на шею с поцелуями.

Между тем экипаж "Летучей мыши" заказал обед, и все сидели вокруг стола.

— Хватит вам целоваться! — кричали они. — Надо подумать о желудке. За стол!

— Вот и мы! — весело воскликнул Панафье, увлекая за собой Нисетту.

Он поднимался по лестнице, когда гребец, оставшийся верным своей лодке, подъехал к берегу.

Он был весь мокрый, пот лил с него градом, так как погода стояла очень жаркая.

Через несколько минут все сидели за столом. Нисетта была рядом с Панафье, и наклонясь к нему, говорила:

— Что же ты хотел меня спросить?

— Потом, Нисетта. Не будем пока думать об этих вещах и постараемся повеселиться как можно дольше.

Говоря это, он налил вино в стакан соседки.

Обед прошел, как обыкновенно проходят обеды на чистом воздухе, где шум заменяет веселье, где говорятся всякие глупости…

Когда хорошее вино и веселые разговоры заставили загореться глаза Нисетты, она наклонилась к Панафье и положила руку на плечо человека, которого любила, — так как она действительно любила Панафье.

Панафье обнимал за талию свою соседку, а та шептала ему:

— Так это правда, действительно правда, Поль, что ты возвращаешься ко мне насовсем? Ты окончательно бросил ее? Говори! Окончательно? Ты не любишь ее больше?

— Не только не люблю, но и ненавижу. Я пережил слишком много.

— Хорошо, я расскажу тебе еще больше, так как ты не знаешь всего.

На одно мгновение лицо Панафье передернулось, но он закусил губы, и быстро успокоившись, сказал:

— Ты никогда не расскажешь мне столько, сколько я знаю.

Нисетта обнимала Панафье.

— Так ты меня любишь? — страстно говорила она. — И теперь, когда ты свободен, мы сможем жить вместе? — Говоря последние слова, Нисетта пристально смотрела на молодого человека, стараясь прочесть его сокровенные мысли.

Панафье выдержал ее взгляд и самым чистосердечным тоном ответил:

— Конечно вместе, если ты этого хочешь.

— Что же мне нужно сделать?

— Я уже сказал тебе — будь со мной откровенна.

Нисетта еще раз с удивлением взглянула на Панафье, стараясь угадать, о чем он хочет ее спросить.

Затем вдруг брови ее нахмурились, глаза засверкали.

— Ты хочешь говорить со мной о ней? Она бросила тебя, поэтому-то ты и пришел ко мне!

Панафье покраснел, но пожал плечами.