Кремль 2222. Одинцово
Шрифт:
– А я не держусь за свой пост! – рявкнул в ответ Емельян. – Народ дал – народ и отнимет! И вообще пусть община сама решает, как поступить: гибнуть всем в бою или идти на поклон во Власиху.
– Все в бою не погибнут, – сказал тихо, но так, чтоб услышал каждый, охотник Димитрий. – Многие попадут в неволю. Уж не знаю, что хуже: быть убитым или оказаться в плену у ордынцев.
После этой реплики все замолчали, захмыкали, обдумывая перспективы. Старейшина вспомнил то, что он слышал об орде от отца. Сведения были крайне скудны, ведь до сих пор духи миловали одинцовскую общину иметь дело с этой силой. Безусловно, шайны знали толк в пытках, можно сказать –
– Я вынесу вопрос на вече, – произнес он, в конце концов.
Все начали расходиться. Светлица наполнилась шарканьем сапог и грохотом сдвигаемых лавок. Командир ополчения, оказавшийся в дверях последним, прошипел через плечо:
– Проклятые муты! Все беды в мире – из-за мутов!
Вечером дядька Волк от души напоил всю общину грибным отваром. Одевшись в крысособачью шкуру (настоящие волки в подмосковных лесах или вымерли, или мутировали вообще в невообразимых тварей), Друг Духов истово отплясывал, отбивая себе ритм при помощи бубна. Его ученики – так же одетые лишь в шкуры и набедренные повязки – окружили дядьку Волка двойным хороводом, и каждое кольцо вращалось в противоположную сторону с всенарастающей скоростью. Когда дядька Волк выбился из сил и упал, ученики подхватили его на воздетые руки и понесли над собой. Они ходили от идола Деда к идолу Бабы туда и обратно со своим учителем на руках, и это действо символизировало связь основоположников рода, приведшую к образованию общины.
А потом все собрались у идолища первомутанта Злобы, чтобы харкнуть на него и обругать теми словами, которые запрещено употреблять в быту.
Горели костры, их огни двоились, а иногда – и троились в мутных глазах старейшины Емельяна. Подъем на Видный Пень дался ему в этот раз с особым трудом.
– Одинцово! – обратился он к толпе. – Выбор у нас невелик – либо гибель, либо дружба с мутами. Либо умереть в бою, либо отступить от традиции и впустить мутов в нашу жизнь. Либо сгинуть всей общиной, либо просить помощи у Поганого Гнезда. Я – ваш старейшина, я ненавижу мутов, но я хочу, чтоб Одинцово жило. Какую цену мы готовы заплатить за жизнь? Готовы ли мы забыть о чистоте крови, и умолять тех, кого мы некогда вычистили с нашей земли поганой метлой, поддержать нас в трудный час? Готовы ли мы вести переговоры с Поганым Гнездом? Скажите здесь – перед лицом наших предков, перед Дедом и Бабой – имеем ли мы право направить послов в общину, которой правит одноглазая нелюдь?
– Сдохнем в бою! Слава роду – смерть мутантам! Чистая кровь! – ответила ему толпа сначала вразнобой, а потом – в один голос. – Мут не пройдет! Чистая кровь! Найди мута – и убей его! – Община распаляла себя сама. – Найди мута – и убей!
Старейшина почувствовал, как его немолодое, но по-прежнему сильное тело наполняется тягучим жаром. Дыхание перехватило, дрожь пронзила мускулистые плечи. На лице появилась то ли улыбка, то ли оскал.
– Одинцово! – воззвал он. – Я правильно вас понимаю? Похоже, вы приняли решение?
– Чистая кровь! Чистая кровь! – скандировала толпа.
«Ну, и хрен с вами, – Емельян продолжал улыбаться, а внутри него тем временем боролись противоречивые страсти. С одной стороны подкрадывалось щемящее отчаяние, с другой – радость и облегчение от того, что все еще сильна вера в традицию и преданность впитанным с молоком матери убеждениям. – Хотите, значит, помереть в битве? Пусть будет так».
– Тогда сделаем, что должны сделать! Будем стоять до последнего! – произнес он, и народ ответил ему многоголосым одобрительным ревом. – Останемся верными заветам предков и традиции! Умрем за это!
– Чистая кровь! Чистая кровь!
«Чего-чего, а крови прольется много», – устало подумал он, спускаясь с Видного Пня.
Их было двое, если не считать тура, запряженного в телегу. Высокий и статный юноша шел, опираясь на посох путника. Плащ с капюшоном, потрепанная кожаная куртка с кольчужными вставками, старые замызганные камуфляжные штаны и «берцы» – таково было облачение молодого человека. Видом он походил на маркитанта из бедного клана или жителя руин, которому какая-то счастливая случайность не позволила опуститься и превратиться в полуживотное – трупоеда.
Второй человек – очень пожилой, но отнюдь не старый мужчина мощного телосложения – сидел в телеге на прикрытой драным брезентом куче железного лома и откровенно зевал, хотя зевота в этих местах могла стоить очень дорого. На нем был ветхий балахон с похожим на грязный мешок капюшоном. Что находилось под этой неприглядной накидкой, нельзя было сказать наверняка. Скорее всего – такие же убогие, обжитые вшами штаны и рубаха.
По обе стороны дороги мостились железные коробки гаражей. Большинство выглядело так, будто их только вчера собрали и покрасили. А некоторые превратились в ржавые груды, какими им и полагалось быть по прошествии столетий. Московская Зона умела удивлять, хранить тайны и преподносить пренеприятные сюрпризы.
Юноша поглядел в сторону мерцающей стены, что выдавала местоположение МКАДа. Сквозь барьер из неведомой энергии светило клонящееся к закату солнце, и угадывался рисунок кучевых облаков, спешащий за юго-западным ветром. Сквозь барьер можно было посмотреть на мир за МКАДом, будто в залитое дождевой водой оконное стекло… но пройти за кольцо, через шоссе с удивительно хорошо сохранившимся асфальтом – никак. Хоть ты тресни, хоть лбом бейся… все равно – никак. Москва теперь будто куполом накрыта. Чем вызвано это явление, какие силы за ним стоят – неведомо простому обитателю руин, для которого прожить один день и не оказаться съеденным, застреленным, нанизанным на копье или продырявленным ржавым ножом – уже большое достижение.
– И нужно было этой хрени появиться именно сейчас… – проворчал юноша. – Как назвать такую непруху? Насмешкой судьбы? Дурным знаком? Еще одним испытанием?
– Ты тратишь силы на пустые переживания, мой юный ученик, – ответил пожилой человек скучным голосом. – Что толку от твоих попыток назвать неназываемое? Навесить ярлык на то, что не поддается оценке? Произошло то, что произошло, и наша задача – найти решение, а затем – продолжить путь к намеченной цели.
– Я чувствую себя квазимухой, которая тупо бьется в окно без единого шанса вылететь на волю!
– Все мы – души, запертые в темницах собственных тел, мой юный ученик. Но когда-нибудь каждый из нас обретет волю.
– С каких это пор я стал твоим учеником? – внезапно насторожился парень.
– Да меня просто прикалывает так тебя называть, салага! – оскалился пожилой, показав блестящие, словно выточенные из хромированной стали, зубы. – Меня, знаешь ли, не меньше твоего раздражает эта переливчатая стена! И единственное развлечение для старика – немножко поддеть тебя, молодого и ретивого!