Кремлевские звезды
Шрифт:
— Принял, куда ему деваться — кивает Злобин и улыбается хитро, как Де Ниро.
Я подхожу к Ферику и Абраму, заметив, что они освободились, поговорив с какой-то шишкой.
— Фархад Шарафович, — киваю я, — что скажете? Как вам мероприятие?
— Отлично, Егор. Я вот Мамуке уже выразил сердечную благодарность. Чудесный вечер. Могли бы, конечно, вместо «Машины времени» «Аббу» привезти или «Бони М».
— В следующий раз так и сделаем, — смеётся Абрам.
— Молодцы, ребята, — одновременно трясёт нас за плечи Ферик. — Я доволен, но это ничего не значит,
— Да, мне тоже очень жаль. Передайте ей огромный привет от меня.
— И от меня, — улыбается Мамука Георгиевич. — От меня побольше.
Я выхожу на террасу и смотрю на ночную Москву, лежащую у моих ног. Я смотрю на шпили исторического музея, далёкие купола Василия Блаженного, флажки арсенальных башен и горящие рубиновые звёзды Троицкой, Никольской и Спасской.
Чудесное, восхитительное зрелище.
От этих звёзд идёт особенное, нереальное, практически волшебное свечение. Оно проникает в моё сердце и заставляет его чувствовать тепло, волнение и возбуждение. Верной дорогой идёте, товарищи!
Глядя на них, на эти звёзды, я словно заглядываю в будущее и вижу долгий и трудный путь. Но сейчас я не испытываю сомнений. Я знаю, этот путь будет освещаться сиянием кремлёвских рубинов и значит, мы не можем проиграть! Тем более, мои собственные звёзды, зажжённые мной, начинают сиять на московском небе. Пока их мало, только три, но очень скоро мы увидим всё небо в алмазах…
Насладившись зрелищем, я возвращаюсь в зал, и вскоре всё заканчивается. Я спускаюсь вниз, провожая гостей и подхожу на стойку регистрации узнать, нет ли каких-то сообщений. И сообщение находится. Я беру записку и читаю:
«Срочно позвони. Павел Ц».
В Москве уже около трёх часов, значит дома дело к семи. Я тут же заказываю разговор и через десять минут меня соединяют с Цветом.
— Здорово, брат, — говорит он. — Сегодня вечером сход.
24. Каин, где Авель, брат твой?
Мы едем по утренней Москве. Транспаранты, светящиеся декорации, кумач, золото и практически пустые улицы подчёркивают торжественность момента и грандиозность переворота, произошедшего всего-то шестьдесят три года назад.
Для естественной эволюции шестьдесят три жалких года пролетают незаметно, а мы за этот короткий срок успеваем несколько раз перевернуть страну с ног на голову. Нам ведь только захотеть, мы и горы перевернём, да и всю планету в другую сторону раскрутим. Просто не желаем пока, необходимости не видим, плывём по пути наименьшего сопротивления.
В аэропорту, несмотря ни на что, довольно оживлённо, но билеты имеются — бери сколько хочешь. Я так и думал и не стал напрягать Злобинского помощника. Хорошо, что сегодня есть утренний рейс, иначе опять бы не попал на рассмотрение личного дела в «товарищеском суде», на собственную правилку.
И почему нельзя предупредить
— Как отпраздновали вчера? — спрашиваю я.
— Нормалёк, — кивает он. — Замёрзли только, как собаки. Вчера минус пятнадцать шарахнуло, как всегда первый мороз аккурат на демонстрацию. Видать, кто-то не согласен, что это праздник.
— Главное, что мы согласны, — усмехаюсь я.
— Это точно, — соглашается тренер. — Ну что, ты готов? Это есть наш последний и решительный бой?
— Если бы последний, Виталий Тимурович, если бы последний…
Когда приезжаем домой, часы показывают пять. Я принимаю душ и делаю растяжку. Нужно заглянуть внутрь себя, небольшая медитация — это то, что сейчас нужно.
— Егор, ну иди покушай, — уговаривает мама.
— Я не хочу, мам, спасибо. Потом поем. Знаешь, как в самолёте накормили в честь праздника? Ого-го просто.
— Фантазёр ты, Егорка. Накормили в самолёте, а то я не знаю, что там за порции.
Я не поддаюсь. Перед операцией предпочитаю быть голодным и злым. Это у меня с далёких времён повелось, из будущего буквально.
Просто занимаюсь и стараюсь не нервничать. Вдох-выдох, вдох-выдох. Не могу сказать, что получается идеально, потому что волнение всё-таки имеется. Имеется, да… Изрядное волнение, надо сказать.
Момент довольно важный, тревожный даже, в некотором смысле, проверка на прочность, причём не только меня, но и части выстроенной конструкции. И неплохой такой шанс выяснить, ждут ли меня ещё попытки прожить жизнь заново, или эта случайная вспышка в теле Егора Брагина единственная возможность.
В общем, в общем… Ну, ничего, сейчас пройдёмся по морозцу и всё встанет на свои места, уляжется по полочкам и всё такое прочее.
Я надеваю белую рубашку, джинсы из последней коллекции швейфабрики «Сибирячка» и бордовый кашемировый свитер. Скромно, но со вкусом. Буду, как барин перед холопами… Ладно.
— Куда это ты такой красивый? — с улыбкой спрашивает мама.
Куда-куда! Блин, ну вот это зря! Терпеть не могу, когда закудыкивают перед делом. Тьфу! Что делать-то теперь? Блин, хоть вообще не ходи. Нет, ну мама удружила…
— На заседание, мам, куда же ещё в этот праздничный день? Но, вообще, куда — плохое слово.
— Вот житья не дают со своими собраниями. Молодец, что свитерок надел, цвет твой прям. Красавчик. Они тебя вообще решили в рабство закабалить, комсомольцы твои и швеи? Дома, с семьёй человеку побыть некогда. Кстати, Наталья же приехала на выходные, ты знаешь?
— Знаю, мам, вот вернусь с пленума и зайду к ней. У меня не очень долго должно быть, повестка короткая сегодня.
— Так давай я её приглашу, у нас посидим и поужинаем. Хочешь?