Крепкие мужчины
Шрифт:
Кэл Кули об этом прекрасно знал. И мистер Эллис об этом знал. Все об этом знали. Рут не на шутку разозлилась. У нее засосало под ложечкой. Она почувствовала, что хмурится и заставила себя разгладить лоб. Она не желала выказывать никаких эмоций перед Кэлом Кули. Она придала своему лицу равнодушное выражение, гадая, кто бы смог подстрелить Кэла Кули. Или убить.
– У нас много экспонатов, – продолжал Сенатор. – Недавно я приобрел заспиртованного омара-альбиноса.
– Музей естествознания, – повторил Кэл Кули задумчиво, словно впервые услышал это словосочетание. – Как забавно.
– Нам нужно место для музея. Экспонаты у нас уже есть. А здание довольно просторное. Мы могли бы разместить в нем уже имеющиеся находки и продолжать поиски. К примеру, там можно было выставить и линзу Френеля.
– Не
– О нет. Нет! Нет, нет, нет! От мистера Эллиса нам ничего не нужно, кроме разрешения на использование старого здания магазина. Мы возьмем его в аренду, само собой. Мы каждый месяц сможем платить какие-то деньги. Думаю, эта идея может ему понравиться – ведь здание пустует уже много лет. А от мистера Эллиса нам никаких денег не нужно. Мы не хотим посягать на его собственность.
– Очень надеюсь, что ты не денег просить пришел.
– Знаете что? – вмешалась Рут Томас. – Я подожду снаружи. Надоело мне здесь торчать.
– Рут, – с неожиданной заботой произнес Кэл Кули. – Ты что-то разволновалась, милая.
Рут не одарила его взглядом.
– Вебстер, хочешь пойти со мной?
Но Вебстер Поммерой предпочел топтаться на месте рядом с Сенатором, судорожно сжимая в руках слоновый бивень – так, словно в этом бивне жила надежда. Рут Томас вышла из конюшни одна, прошагала по заброшенному пастбищу к скалистым утесам, откуда открывался вид на остров Корн-Хейвен. У нее не было сил смотреть на то, как Сенатор распинается перед управляющим Лэнфорда Эллиса. Она такое уже видела раньше, и это было невыносимо. Она подошла к краю утеса и стала рассеянно срывать с камней лишайники. По другую сторону пролива был хорошо виден остров Корн-Хейвен, окутанный жарким маревом.
Сегодня Сенатор Саймон Адамс в пятый раз явился к мистеру Лэнфорду Эллису с официальным визитом. То есть, может быть, он и еще приходил, но для Рут Томас этот визит был пятым. Мистер Эллис ни разу не удостоил их вниманием. Да, возможно, Сенатор уже много раз здесь бывал, часами напрасно ждал перед Эллис-Хаусом, а Кэл Кули ему всякий раз наигранно виновато объяснял, что мистер Эллис себя неважно чувствует и гостей не принимает. Каждый раз с Сенатором приходил Вебстер. Каждый раз он держал в руках какую-нибудь находку, которая, как надеялся Сенатор, поможет убедить мистера Эллиса в необходимости создания музея естествознания. Он должен был стать общественным учреждением (и об этом Сенатор всякий раз говорил искренне и сердечно), где жители острова (всего за десять центов!) смогут увидеть экспонаты, демонстрирующие историю их родного острова. Сенатор Саймон заготовил для мистера Эллиса страстную речь, но пока еще не было шанса произнести ее. Эту свою речь он несколько раз цитировал Рут. Она вежливо слушала, хотя всякий раз у нее немножко щемило сердце.
– Поменьше умоляйте, – всегда советовала она Сенатору. – Побольше убедительности.
Конечно, некоторые из находок Сенатора Саймона были неинтересными. Он собирал все что попало и куратором был кое-каким – не тем, кто сортирует находки и выбрасывает не представляющие ценности. Сенатор считал, что все старинные предметы ценны. На острове люди редко что-либо выбрасывали, поэтому, естественно, почти каждый подвал на Форт-Найлзе уже представлял собой в некотором роде музей – музей старых, ненужных рыболовных снастей, вещей, принадлежавших умершим предкам, или музей игрушек давно выросших детей. Но никто ничего из этих вещей не сортировал, не заносил в каталог, не объяснял, что это за вещь, поэтому желание Сенатора создать музей, безусловно, было благородным.
– Самые простые вещи, – постоянно объяснял он Рут, – становятся редкостями. Во время Гражданской войны самой распространенной вещью в мире был синий шерстяной мундир солдата армии северян. Разве солдаты хранили эти мундиры после войны как сувениры? Нет. О, конечно, где-то сохранились красивые генеральские мундиры и красивые кавалерийские штаны, но никому в голову не приходило сберечь простой синий солдатский мундир. Мужчины возвращались домой с войны и надевали эти мундиры для работы в поле, а когда мундиры рвались, жены пускали их на тряпки или вырезали из них квадратики для пледов. Словом, в наши дни совсем простой солдатский мундир времен Гражданской войны – самая большая редкость в мире.
Он объяснял все это Рут, укладывая в корзину пустую коробку от кукурузных хлопьев или неоткупоренную банку консервированного тунца. К корзине был привязан ярлык с надписью «ДЛЯ БУДУЩИХ ПОКОЛЕНИЙ».
– Нам не дано сегодня знать, что станет ценностью завтра, Рут, – говорил Сенатор.
– Хлопья? – недоверчиво спрашивала Рут. – Хлопья, Сенатор? Хлопья?
В общем, не было ничего удивительного в том, что очень скоро в доме Сенатора стало не хватать места для его разрастающейся коллекции. Не было ничего удивительного и в том, что Сенатор воспылал идеей разместить музей в здании магазина компании «Эллис-гранит», которое пустовало уже сорок лет. Здание разрушалось, оно было совершенно бесполезно. И тем не менее мистер Эллис ни разу не дал Сенатору ответа, не кивнул, он молчал и игнорировал все попытки поговорить с ним. Лэнфорд Эллис как будто ждал, что Сенатор охладеет к этой идее, как будто ждал, что переживет Сенатора, и тогда уж все разрешится само собой – решать ничего не придется.
По проливу кругами ходили омаровые лодки. Сидя на краю утеса, Рут рассмотрела лодку мистера Ангуса Адамса, лодку мистера Дьюка Кобба и лодку своего отца. А за этими лодками она увидела четвертую. Возможно, она принадлежала кому-то из рыбаков с острова Корн-Хейвен. Канал был заполнен таким количеством поплавков (которыми отмечали омаровые ловушки), что казалось, будто в воду высыпали конфетти. В этом проливе рыбаки ставили ловушки чуть ли не одну на другой. Добывать здесь омаров было рискованно. Границу между Форт-Найлзом и Корн-Хейвеном никто никогда не устанавливал, и нигде за нее так не спорили, как в проливе Уорти. Рыбаки с обоих островов сами определяли территорию лова и ревностно ее оберегали. Порой они срезали чужие ловушки, порой устраивали коллективные атаки на чужие территории.
«Им только волю дай, – ворчал Ангус Адамс, – так они свои ловушки у нас на крыльце поставят». На острове Корн-Хейвен, ясное дело, то же самое говорили о ловцах омаров с Форт-Найлза. И те, и другие были правы.
В тот день Рут Томас показалось, что лодка с Корн-Хейвена стоит чуть ближе к Форт-Найлзу, но точно сказать было трудно, даже глядя на пролив с высоты. Рут попыталась подсчитать число цепочек поплавков. Она сорвала травинку и, зажав ее пальцами, сделала из нее свисток. Она затеяла игру: представила, что видит это зрелище впервые в жизни. Она зажмурилась на несколько секунд и медленно разжала веки. Море! Небо! Это было так красиво. Она жила в таком красивом месте! Рут попробовала взглянуть на омаровые лодки так, словно не знала, сколько они стоят, кому принадлежат, как пахнут. Как бы все это выглядело для того, кто впервые попал на остров? Как бы выглядел пролив Уорти для человека, скажем, из Небраски? Лодки показались бы ему игрушечными – миленькими и славненькими, как те, с которыми детишки играют, сидя в ванне. А в этих игрушечных лодочках сидят игрушечные рыбаки в ярких комбинезонах и приветливо машут друг дружке руками.
«Вот интересно, – подумала Рут, – если бы у меня была собственная омаровая лодка, если бы я была капитаном, может быть, мне было интереснее ловить омаров? Может быть, мне просто не нравится работать с отцом?» Но она не могла представить, кого бы взяла в помощники. Она мысленно представила себе всех молодых парней с острова, чтобы лишний раз убедиться: все они законченные балбесы. Балбесы и пьянчуги. Неумехи, лентяи, грубияны, косноязычные, потешные. Ни с кем из них она не могла общаться – терпения не хватало. Исключение составлял только Вебстер Поммерой, которого Рут жалела, за которого переживала, как мать. Но Вебстер был болен, и никакой помощник на лодке из него не получился бы. Да и сама Рут, по большому счету, ловцом омаров себя не считала. Не стоило себя обманывать. Она ничего не понимала в навигации, не знала, как ухаживать за лодкой. Однажды, увидев дым, выходящий из отверстия в моторе, она закричала: «Пожар!», в то время как этот дым на самом деле был паром, струящимся из дырочки в шланге.