Крепкие мужчины

Гилберт Элизабет

Детей у мисс Веры и Джозефа Хэнсона не было, однако у Веры имелись важные обязанности перед обществом. Она должна была посещать кучу разных мероприятий, бывать на всевозможных встречах, писать письма. Каждое утро мисс Вера, лежа в кровати и съев завтрак, приготовленный бабушкой Рут и поданный на подносе, диктовала, старательно подражая деловому человеку, что-то диктующему своему секретарю, перечень дел на день.

– Постарайся за этим присмотреть, Джейн, – говорила она.

Каждый день, год за годом.

Все это продолжалось бы еще много лет, если бы не одно особенное событие. Джейн Смит-Эллис забеременела. В конце тысяча девятьсот двадцать пятого года тихая сиротка, которую Эллисы взяли из больницы для детей-сирот моряков в Бате, забеременела.

Джейн был сорок один год. Это было немыслимо. Не стоит и говорить о том, что она не была замужем. Никому и в голову не приходила мысль о том, что на нее кто-то позарится. На острове Форт-Найлз никто на Джейн Смит-Эллис с этой точки зрения не смотрел. Никто не ожидал, что у нее хотя бы приятель заведется, а уж тем более любовник. Никто и предположить не мог. Другие слуги то и дело попадали в идиотские ситуации, но чтобы Джейн… Джейн была слишком практична, она была слишком необходима для того, чтобы взять и попасть в беду. Мисс Вера не могла отпустить ее от себя на такое время, чтобы Джейн успела попасть в беду. И зачем ей было искать себе неприятности?

В семействе Эллисов, само собой, возникли вопросы насчет ее беременности. Вопросов у Эллисов было много. Как это могло случиться? Кто в ответе за эту катастрофу? Но бабушка Рут Томас, хотя обычно она была очень послушной, не сказала ничего, кроме единственной подробности:

– Он итальянец.

Итальянец? Итальянец? Возмутительно! Какие тут могли быть предположения? По всей видимости, мужчина, повинный в беременности Джейн, был одним из нескольких сотен итальянских иммигрантов, работавших на гранитном производстве компании «Эллис-гранит» на Форт-Найлзе. Для семейства Эллисов это было непостижимо. Каким образом Джейн Смит-Эллис могла подобраться к каменоломням? И еще более загадочный вопрос: каким образом рабочий смог подобраться к ней? Неужели бабушка Рут посетила «арахисовые дома», где обитали итальянцы, под покровом ночи? Или – о ужас! – неужели итальянец работяга наведался в Эллис-Хаус? Неслыханно. Были и другие встречи? Быть может, эти встречи происходили уже несколько лет? Не было ли у нее других любовников? Джейн просто оступилась или все время жила лживой двойной жизнью? Или ее изнасиловали? Это был разврат? Или любовь?

Итальянцы, работавшие на гранитном производстве, по-английски не говорили. Их то и дело увольняли и заменяли другими, и даже для тех десятников, которые за ними постоянно присматривали, все они не имели имен. С точки зрения десятников, итальяшки запросто могли меняться головами между собой. Никто не считал их за людей. Они были католиками. Они и с местными-то жителями не общались, не говоря уже о тех, кто был связан с семейством Эллисов. Итальянцев все попросту игнорировали. Их и замечали только тогда, когда на них нападали. Выходившая на Форт-Найлзе газета, которую перестали печатать вскоре после того, как свернулась деятельность гранитной компании, время от времени разражалась передовицами, переполненными возмущением итальянцами.

Вот выдержка из «Форт-Найлзского сигнального рожка» за февраль тысяча девятьсот пятого года: «Эти гарибальдийцы представляют собой беднейшие и самые злобные существа в Европе. Их дети и жены больны и искалечены побоями».

«Эти неаполитанцы, – говорится в передовой статье более позднего времени, – пугают наших детей, вынужденных проходить мимо них, когда они стрекочут и страшно рычат на наших дорогах».

Нет, просто неслыханное дело, чтобы итальянец, гарибальдиец, неаполитанец, мог переступить порог Эллис-Хауса. И тем не менее, когда бабушке Рут Томас учинили допрос с пристрастием насчет того, кто является отцом ее будущего ребенка, она ответила только одно:

– Он итальянец.

Потом Эллисы стали обсуждать план возможных действий.

Доктор Жюль Эллис предлагал немедленно уволить Джейн, однако его супруга напомнила ему, что будет довольно-таки сложно и

несколько жестоко уволить женщину, которая, в конце концов, не являлась наемной работницей, а была полноправным членом семьи.

– Тогда надо сделать так, чтобы она перестала быть членом нашей семьи! – бушевали братья Веры Эллис, но Вера и слышать об этом не желала. Да, Джейн совершила проступок, и Вера чувствовала, что та ее предала, но тем не менее она не могла отказаться от Джейн. Нет, другого выхода не было. Джейн должна была остаться в семье, поскольку Вера Эллис не могла жить без нее. Даже братья Веры вынуждены были признать, что так будет лучше. В конце концов, Вера была невыносима, а без неустанных забот Джейн она бы быстренько превратилась в мерзкую маленькую гарпию. Решение было принято: Джейн должна остаться.

Вместо наказания для Джейн Вера потребовала наказания для всех итальянцев на острове. Скорее всего, она не была знакома с термином «линчевание», но на уме у нее было примерно это самое. Она спросила у отца, не трудно ли будет отобрать несколько итальянцев и поколотить их или поджечь пару-тройку хижин, в которых они жили. Ну, или еще что-нибудь такое придумать. Но доктор Жюль Эллис ни о чем подобном слышать не желал. Доктор Эллис был слишком серьезным бизнесменом, чтобы прерывать работу своего производства или наказывать старательных трудяг, поэтому было решено это дело замять и действовать как можно более деликатно.

Во время беременности Джейн Смит-Эллис жила в семействе Эллисов и ухаживала за мисс Верой. Ребенок родился на острове в июне тысяча девятьсот двадцать шестого года, вечером того самого дня, когда Эллисы прибыли на Форт-Найлз на лето. Никто и не подумал менять дату переезда ради Джейн, которая в тот момент была на сносях. На самом деле беременную Джейн и близко нельзя было подпускать к лодке, но Вера потащила ее с собой – на девятом месяце. Ребенок родился почти что на пристани. Малышку назвали Мэри. Она была незаконнорожденной дочерью сироты и иммигранта. Это была мать Рут.

После трудных родов мисс Вера дала бабушке Рут одну неделю отдыха от обычных обязанностей. К концу недели Вера позвала Джейн к себе и сказала, едва не плача:

– Ты нужна мне, милая. Твоя крошка прелестна, но мне без тебя никак не обойтись. Без тебя я как без рук. Теперь ты должна позаботиться обо мне.

С этого момента Джейн Смит-Эллис ночами нянчила дочку, а весь день работала на мисс Веру – шила, одевала, заплетала косы, готовила ванну, застегивала и расстегивала бессчетные пуговицы на бессчетных платьях. Днем за малышкой пытались присматривать слуги, но у них своих дел было по горло. Мать Рут, которая по праву носила фамилию Эллис, провела детство на половине для прислуги, в гардеробных, в кладовках и погребах, где ее незаметно передавали с рук на руки, как контрабанду. Зимой, когда семейство перебиралось в Конкорд, все было так же ужасно. Вера не давала Джейн передышки.

В начале июля тысяча девятьсот двадцать седьмого года, когда Мэри только-только исполнился годик, мисс Вера заболела корью, у нее начался жар. Врач, который часто гостил летом на Форт-Найлзе, лечил Веру морфием. Так ей легче было переносить болезнь, и она подолгу спала. Эти часы стали для Джейн Смит-Эллис первым периодом отдыха с тех пор, как она маленькой девочкой попала в дом Эллисов. Она впервые вкусила радость свободы, впервые избавилась от каждодневных повинностей.

И вот как-то раз после полудня, когда и мисс Вера, и малышка Мэри крепко спали, бабушка Рут пошла прогуляться на тропинке, пролегавшей вдоль обрывистых утесов на восточном берегу острова. Может быть, это была ее первая в жизни прогулка? Первые свободные часы в ее жизни? Может быть. Она взяла с собой вязание в черном мешочке. День выдался чудесный, безоблачный, и океан был спокоен. Спустившись по узкой тропке, Джейн Смит-Эллис села на скале, нависающей над морем, и стала вязать. Далеко внизу ровно и мягко набегали на берег волны. Кружили чайки. Она была совсем одна. Она занималась вязанием. Светило солнце.