Крепость демона 1
Шрифт:
«Из-за того, что он демон, что ли? Или из-за того, что он хозяин "Джи-Транса"?»
Я не могла с уверенностью сказать, что из этого более настораживающее.
Мы прошли на террасу, сели на лавочку для двоих в углу у фонтана в виде крылатой собаки, которая гоняется за крылатым мячиком, оба стали рассматривать скульптуру, оба молча. Потом в зале объявили первый танец, Алан погладил мою руку и шёпотом спросил:
– Пойдём?
Я прислушалась – играли человеческий танец, он входил в мою программу обучения, но я его не любила, человеческие танцы все выглядели глупо и неловко,
– Может, следующий?
Следующим оказался гномий танец, там вообще был детский сад, и я опять отказалась. Ещё три танца спустя выяснилось, что первый танец был единственным не гномьим танцем в программе, а эльфийских вообще не планируется, так что танцевать мы так и не пошли. Сидели на лавочке, слушали музыку и шум воды в фонтане, гладили ладони друг друга. Получалось странно синхронно, я не могла понять, как так выходит – это ощущалось, как будто обе руки были моими, и я делала каждое движение автоматически, как будто мыла руки одну о другую, или мазала их кремом – они двигались как единое целое, и ни разу не сбились и не ошиблись. Я устала пытаться найти этому объяснение и прямо спросила:
– Это из-за того, что ты менталист?
Он искренне удивился и сказал:
– Я думал, это ты как-то делаешь. Нет?
– Не знаю, – я смотрела на наши руки, продолжающие плавно гладить и сжимать друг друга, потом на Алана, он улыбнулся и пожал плечами, как будто для него что угодно было хорошо.
«Точно как для Никси, не зря они родственники.»
Мы больше не разговаривали, просто молча экспериментировали с руками, меняя левую на правую и изобретая новые приёмы, это оказалось забавно. Потом вечер стал подходить к концу, и мы пошли забирать лоты в тот коридор, в котором встретились, из кабинета вышла та же самая полугномка и отдала Алану красивый конверт с открытками, он поблагодарил и повёл меня к выходу, приказал подавать карету.
Карета оказалась такой роскошной и огромной, что Алан усадил меня рядом с собой, потому что напротив было слишком далеко, достал конверт, развернул открытки веером и игриво предложил:
– Выбирай.
Они были закрыты, и обложки все были одинаковыми – простая и лаконичная надпись на местном диалекте гномьего языка, со слоганом благотворительной организации и эмблемой Дома Поэтов, стихи были внутри. Я точно знала, чего хочу, и не собиралась возлагать ответственность на удачу, поэтому перешла на магическое зрение и внимательно изучила ментальные следы на каждой открытке, сравнивая их со своими воспоминаниями о каждом стихотворении, купленном Аланом, нужный отпечаток легко узнавался, я тронула пальцем его, Алан протянул его мне:
– На память.
– Спасибо, – я открыла, чтобы убедиться, что угадала правильно, прочитала:
«Посмотри, какое здесь небо,
Волшебное,
Такое, как ты.
Хочу с тобой носиться по снегу,
Искристому,
Такому, как ты.
Хочу отдать тебе всё что есть, и
Не жалеть ни о чём,
Обойти весь мир, только вместе,
Вдвоём.»
Я поняла, откуда мне знакомы эти стихи – это была песня, которую тётя Айну подарила мне вместе с телефоном, она была из человеческого Мира и исполнялась на межмировом человеческом.
– Угадала или другой хочешь? – шутливо спросил Алан, перетасовывая оставшиеся открытки, я качнула головой:
– Угадала.
– Может, всё-таки ещё одну?
Я улыбнулась и качнула головой решительнее:
– Я уже счастлива, достаточно. Спасибо.
– Как хочешь, – он убрал оставшиеся в конверт, бросил его на пустое сидение напротив, неловко положил руки на колени – мои теперь были заняты, а его – свободны и бездельны, ему было от этого некомфортно. Я взяла открытку в одну руку, а вторую положила на ладонь Алана, он её схватил двумя руками и прижал к щеке, с такой силой, как будто потерял что-то драгоценное, а теперь нашёл и счастлив. Прижал к губам, покрывая крепкими лихорадочными поцелуями, потом так же резко замер, как будто сам себя осадил на полном скаку, крепко зажмурился и шёпотом сказал:
– Поцелуй меня.
Я бросила свою открытку на его конверт, положила освободившуюся ладонь на щеку Алана и поцеловала. Он опять сорвался в лихорадочные, неловкие движения, жадные, какие-то животные, совсем не такие, как тогда в поезде – тогда он творил искусство, сейчас...
«Просто голодный зверь.»
Я иногда наблюдала за кормлением собак, они так ели, как Алан сейчас целовал меня – быстро, жадно, глотая непрожёванное, пошире расставив лапы и рыча на любого, кто подойдёт слишком близко. Я спрашивала конюха, почему они так едят, если у них никто никогда не отбирал еду, и они никогда в жизни не голодали, конюх вздохнул и ответил: «Они звери, это их инстинкт».
Алан прижимал меня к себе за талию, так крепко, что я слышала треск ткани, покрывал поцелуями шею и с силой мял моё бедро, задирая платье до пояса, мне уже совершенно не нравилось всё происходящее, но останавливать его было как-то неловко – судя по тому, как это выглядело, ему это было очень нужно, а мне было не сложно, пускай. Он кусал мою шею, а я смотрела на обивку салона кареты и думала о том, что не раз читала о подобных сценах в романах – там это выглядело совсем иначе.
«Если бы я была героиней романа, я была бы в восторге. Но я не она.»
Вспомнив Никси, я подумала, что она, наверное, получила бы от этого удовольствие – судя по её поведению, по вызывающей одежде и нарочито сексуальным позам, в ней было что-то такое, что объединяло тех чувственных принцесс, которые от прикосновения своих принцев «вспыхивали и плавились». Я себя ощущала так, как будто была сделана из негорючих и тугоплавких материалов.
«Как Райн говорил, "я тебе нравлюсь, как пейзаж" – наверное, это оно. Конфликт сил. Он тоже инкуб. Надо сказать об этом Алану, когда он придёт в себя.»
Алан пока в себя не собирался, ему было великолепно где-то там, в океане гормонов, от которого я была бесконечно далека. Он остановился только тогда, когда остановилась карета, и я мягко тронула его щёку, шепча на ухо:
– Мы приехали.
Он качнул головой и хрипло сказал:
– Я распорядился ждать, пока мы не выйдем, не переживай, – и опять впился в мои губы, добираясь рукой уже до совершенно неприличных мест, я решила, что пора его остановить, и сказала чуть менее ласково: