Крепость
Шрифт:
– Иван Сергеевич, я вас дожидаюсь. Тут такое дело, Нину выписали немного раньше, они полчаса как уехали домой. Я сказал, что вы приедете встречать, но они ждать не смогли, сами понимаете, такое дело.
Мальцов кашлянул в кулак, посмотрел Димке в глаза.
– Спасибо, что дождался. Я понимаю, ребенка надо поскорей отвезти домой. Ты вот передай, – протянул ему пакет, – там памперсы, пригодятся.
– Конечно, Иван Сергеевич, но, может, всё-таки сами зайдете? Девочка такая малюсенькая, Павлой назвали!
– Павлой… мы вроде договаривались назвать Лизой, если будет девочка.
– Так Нина сказала, по святцам вышла Павла.
– Не замечал раньше, чтобы Нина святцы в руки брала. Имя, конечно, красивое, почти Паола, модное, не знаешь? Нет, сегодня не зайду, у меня дела, надо успеть всё сделать, в другой раз зайду.
Понимая, что выглядит полным идиотом, развернулся и пошел к выходу и очень был благодарен парню, что тот не стал его догонять. Сел на кругу на автолайн, доехал до центра. Автобус в деревню отправлялся через три с половиной часа. Чтобы убить время, перешел мост, завернул по набережной к бортниковской гостинице, там в баре всегда наливали. Взял сто грамм и салат оливье, но чуял, одной дозой дело не ограничится. Спас его неожиданно возникший рядом со столиком бортниковский заместитель Николай.
– Иван Сергеевич, вот удача! Мне шеф приказал вас найти, на ловца и зверь бежит. – Присел рядом. Мгновенно оценил заказ и не смог сдержать усмешку: – Поправляетесь?
– Праздную. Дочь родилась, Павлой назвали.
– Вот здорово! Надо бы отметить! Едем к шефу, он сейчас на комбинате и как раз свободен.
– Чего я ему потребовался, не знаешь? – Мальцов выпил водку разом, выдохнул.
– Салатиком закусите, Иван Сергеевич, – жалобно проворковал Николай.
– Не лезет, сыт.
– Отлично понимаю, Иван Сергеевич, тогда вперед, машина у черного входа, мы через кухню, – затараторил Николай. – Я заходил насчет банкета, депутат из Москвы приезжает, вечером надо принять по-нашенски, ну, понимаете?
– Пал Палыч?
– Нет, другой, человек новый – силовик, мы с ним не так еще тесно знакомы, нельзя ударить в грязь лицом.
– Слушай, а Бортников нальет? – нагло спросил Мальцов. – Мне эта доза ненадолго.
– Сами знаете, у нас за этим дело не станет, – произнес Николай и поглядел на него с каким-то нескрываемым восхищением, как прапорщик на загулявшего генерала.
31
Разъездной бортниковский «мерседес» плыл по деревским улицам, разбитая в хлам дорога в салоне почти не ощущалась. В окошке качалось затуманенное небо, ряды занесенных снегом крыш под горой чуть пульсировали сквозь сетку голых ветвей деревьев, которыми были обсажены газоны по бокам главного проспекта. Улицы и тут были пустынны, в городском автобусе сидели одинокие пассажиры, лишь двое школьников на задней площадке прилипли к стеклу, провожая белый пятисотый, известный всему городу, на их лицах застыло нескрываемое восхищение. «мерседес» заурчал, идя на обгон, быстро обошел тяжелый автобус и рванул к мосту через реку. Мальцов поежился, накатившая печаль давила на плечи, заставив сползти поглубже на кожаном диване, забиться в самый угол огромного салона. Затемненные стекла надежно защищали от чужих глаз, но чувство неловкости не покидало его. Он с горечью подумал: «Попался…»
Промелькнула бензоколонка на выезде, машина резко прибавила скорости, и они понеслись по заснеженной трассе. Мальцов смотрел на искрящиеся под косым солнцем пустые поля за окном, кое-где попадались рули перегнившей соломы – черные пешки на отыгранной доске, забытые и унылые, на черные ветрозащитные щиты, поставленные домиком в скучную линию, затонувшие в снегах, словно вросли в них давным-давно, этакие остатки колхозной линии обороны, брошенной при хаотичном отступлении и забытой навсегда в здешнем безлюдье.
Снова и снова прокручивал в голове состоявшийся разговор с Бортниковым. Во время игры на миг родилось между ними теплое человеческое чувство, столь редкое для закрытого и властного вершителя судеб, каким Бортников всегда был на людях. Или и это тоже входило в его план вербовки, он ведь никогда не тратил время и эмоции попусту?
Степан Анатольевич, как всегда, был бодр, крепко пожал руку, указал на диван, давая понять, что беседа будет неофициальной. Секретарша принесла кофе и коньяк, бутерброды с ветчиной и вазочку с маслинами. Мальцов бесцеремонно налил себе на два пальца. Дав ему выпить и закусить и тут же подлив еще, Степан Анатольевич вдруг предложил сыграть в шахматы, напомнил, что они договаривались еще на охоте. Мальцов разошелся, коньяк взбодрил его, он кивнул:
– Давайте сыграем, только денег у меня нет, играем на интерес, идет?
Мальцову выпало играть белыми.
Играл Бортников сильно, Мальцов, признаться, не ожидал. Почувствовав класс, собрался и слегка сбавил темп, но Бортников ломил, и, к своему изумлению, первую партию Мальцов проиграл.
– Из трех, из трех партий, Степан Анатольевич, дайте возможность отыграться, – взмолился Мальцов.
Соперник мягко улыбнулся и опять расставил фигуры. Они не разговаривали – игра полностью поглотила их. Мальцов отставил коньяк в сторону, прихлебывал теперь кофеек и вторую партию вытянул. А потом и третью.
– Какой у вас разряд, Иван Сергеевич? – спросил Бортников. Странно, но он, всегда умевший настоять на своем, не принимавший никаких возражений, легко перенес поражение на доске.
– Был когда-то мастером спорта, но давно. А у вас?
– И я когда-то был мастером, потом забросил, не до игры стало, да и не с кем играть. Победа чистая, в первой партии только слегка махнули. А потом, я даже не ожидал, нам с вами, Иван Сергеевич, в Деревске соперников нет.
Теперь, на правах победителя, можно было опять выпить коньячку, что Мальцов и сделал, затем поудобней откинулся на спинку дивана и спросил в лоб:
– Вы ж меня не в шахматы звали играть, Степан Анатольевич, говорите, что задумали.
Бортников серьезно поглядел ему в глаза.
– Именно что в шахматы сыграть, Иван Сергеевич, – сказал он, не скрывая своего расположения. – Проверял то, о чем слышал. Проверку вы прошли. Предлагаю вам открыть шахматную школу – хорошее дело, мальчишки, думаю, придут. В советское время в городе было две школы, на каждой стороне, вы в какой учились?
– У Ануширвана Фириевича Кофьяна на Посадской.