Крепость
Шрифт:
Мозги буквально кипят от вороха мыслей, а Йордан продолжает: «Эта Купперсова женушка буквально опутала своими щупальцами нашего старого козла …. За обедом она сидела рядом с ним!»
Одно лучше другого! Перед глазами ярко вспыхивают когда-то мимолетные и расплывчатые, сменяющие друг друга сцены: Соня, и то, как она стреляет глазками, как морщила курносый носик, как, словно чертик скакала по сцене.… Почти всегда, когда эта женщина разговаривала со мной, манера ее разговора напоминала скорее выпытывание каких-то сведений. Отправив свою дражайшую половину во Францию, господин военный художник Купперс заварил кашу не только себе, но и нам.
– А что, собственно говоря, она искала в Ла Боле? – интересуется Йордан.
– Спроси лучше у Бисмарка! – парирую я. – Официально, ей поручалось собрать гобелены на флотские темы, а также постараться их вывезти, и для этого ей требовалось ощутить прифронтовую обстановку.
– Не понимаю, – выпаливает Йордан, а затем: «В Ла Боль к вам забросили своего рода шпионку. В любом случае, эта дамочка во всех подробностях доложила здесь, то, что ей удалось вынюхать в Ла Боле. В этом я уверен на сто процентов!»
Едва не хлопаю себя ладонью по лбу: так это Соня! Это она заложила Бисмарку Симону! Как же я мог забыть про эту чертову Соню! Это пошло оттого, что я всегда сторонился ее. Но из-за этого ли она так поступила со мной? А что касается Симоны.… Да! Если бы Симона хоть вполовину была бы похожа на это подобие Маты Хари! Но нет, Симона должно быть так кисло-сладко смеялась, глядя на ее ужимки, что сама чувствовала всю глупость своих издевок над нею.
– Даже для ее супруга мало веселого в том, что его мадам внезапно появилась на базе. ОН определенно не приглашал ее туда, – продолжает Йордан. – Он уже изучил дело. Ему пришлось это сделать! Бог его знает, как там все обстоит. Но появление во флотилии этой семейки, имело довольно неприятный привкус. Просто не представляю, как он управлялся на лодке. К тому же он был заядлым курильщиком, – вновь говорит Йордан.
– Мы звали его «никотиновые пальцы»: у него были абсолютно желтые кончики пальцев. Старику Купперсу здорово не везло. Перед каждым погружением, он просто вырывался на мостик рубки и жадно курил одну сигарету за другой…. Их потопили самолеты на второй или третий день похода.
– Кто-нибудь спасся? – Никак нет, сэр. Никто! – С тех пор у него больше нет проблем с куревом! – холодно заключает Йордан.
Мысленно соглашаюсь: неплохой некролог! А затем: Если бы Вальтер не был бы дураком, мы бы не получили во флотилию его супругу и за нами никто бы не следил, а значит и Симону никто бы не посадил за решетку. На память приходят строки детской считалки: «Если бы да кабы…»
Теперь мне понятно и то, почему Бисмарк, однажды заявился в Ла Боль без предупреждения: он хотел сам увидеть то, что нашептала ему Соня. Она была в отъезде, а ее ужасный настенный ковер висел в столовой флотилии и восхищал находившихся там глупцов. Бисмарку же наверное было приятно. Между тем, он все пытался увидеть то, что ему описывала дамочка. И однажды гнев его вырвался наружу. Более идиотской причины для этого нельзя было придумать: Наш оператор Штиллер должен был точно доложить ему о времени захода солнца. Бисмарк хотел сам сделать несколько снимков захода солнца на фоне заграждения из колючей проволоки. А Штиллер об этом поручении напрочь забыл. И когда он прибыл с докладом, солнце уже скрылось за горизонтом. И тогда Бисмарк взорвался…
Долго еще гремел
После таких размышлений отвечаю Йордану: «Сердечное спасибо за твое сочувствие!» И так как он кривит рот в усмешке, добавляю: «Совершенно искренне! То, что ты мне сейчас рассказал, крайне важно для меня – у меня, так сказать, открылись глаза».
– Да ты совсем сбрендил! – парирует Йордан.
Лежа в огромной постели своего гостиничного номера, вновь чувствую острое одиночество. Эта кровать совершенно не предназначена для одного.
Где-то читал, что люди, чувствующие свое одиночество, часто ударяются в запой. Пока мне удается уберечься от этого: за всю свою жизнь, я еще ни разу не напился допьяна и так, наверное, и останется.
Внезапно горькое чувство сожаления о Ниагарском водопаде борделя, его шуме. И в то же время я доволен, что не нахожусь в своре его посетителей. Железным правилом для меня всегда было: моя хата с краю. И не пытаться никого изменить. Делать только свою работу. Отворить настежь клюзы и навострить ушки. Никогда не упрекать себя. Но всегда вокруг находится уйма проклятых завистников! – и они очень опасны: в случае чего, наваливаются скопом, словно волки.
Совершенно уверен, что милашка Соня ввела в уши Бисмарку то, как обстоят дела в Ла Боле, и то, что при этом она вела себя как истинная немка. Собственными ушами слышал, как она произнесла «француженки». «Француженки шляются туда-сюда!» И каждый понял, что она имела в виду не только уборщиц.
Тут же мои мысли перекинулись на Симону, в Брест: легко могу представить себе, как она вела себя там во флотилии – всегда хорошо щебетала, несла веселую, пустую чепуху. А рядом, представляю себе Старика: покорного, с добродушием сенбернара – готового последовать ее малейшему сумасбродному желанию.
Особенно должны были тронуть Старика исполняемые ею коротенькие песенки. Песенки при свете свечей у стреляющегося искрами камина. Ниспадающее до полу одеяние из красного бархата, с глубоким декольте на спине – кто бы удержался!
«Trois garcons» – это была одна из ее любимейших песенок: «J’ai en trois garcons/Tout trois capitaines/ L’un est; Bordeaux/L’autre; la Rochelle/ L’un est; Bordeaux/L’autre; la Rochelle/L’plus jeune; Paris/Pilier de Bordel./ Trois gar;ons… так-то. Люди вокруг Старика давно уже перешептывались на их с Симоной счет. И шепот этот представляю себе: полуснисходительно, полуиздевательски… Подстерегающие косые взгляды, шепот в спину. Зависть. Никакой робости: «Злопыхатели», так мы называли этих подонков. Не в наших правилах было увиливать. Лучше защищаться нападая. Действовать четко, ясно и строго против всех этих «ЗЛОПЫХАТЕЛЕЙ».
Смешанное чувство? Словно влепили прямой в лицо? Это пройдет! И как нарочно – в Париж! Но хочу я этого или нет Симона не оставляет меня в покое. Неужели мне придется разгребать всю ту кашу, что она заварила?
Даже засыпая, думаю: Что же делать с Симоной? В конце концов, мы с ней в ссоре.
Прибыв утром в Отдел, узнаю, что рано утром началось Вторжение и как раз между Шербуром и Гавром. Сообщение поступило по телефону от командования флотилией Группы Вест.
Словно под гипнозом двигаюсь к огромной настенной карте в столовой: значит вот здесь. Так далеко к югу от Англии? И об этом никто не знал? Едва ли кто у нас принимал в расчет это место как место возможной высадки.