Крепость
Шрифт:
Отлив далеко обнажил дно: повсюду, на свободном от воды месте, вкопаны надолбы. Всякий хлам, исковерканные и выгоревшие канистры, доски и обломки бревен, лежат перед коричнево-красными проволочными заграждениями. По растяжкам на кольях узнаю установленные минные поля.
Пожухлая трава шелестит под порывами ветра. Повсюду валяются сброшенные с английских самолетов ленты станиолевой фольги. А вот разрывы от зажигательных бомб: когда зажигалки падают на песок, они издают такой звук, словно вода, попавшая на раскаленную сковороду. Ласточки чуть не врезаются мне в лицо. Приседаю рядом с часовым, чья голова торчит из окопчика с установленной на краю стереотрубой. Слева, вдалеке, голубеющей полоской видно побережье у Этрета и Фекампа. Справа — узкая полоска — английский берег.
Вновь воздух наполняется глухим гулом. По наклонной траектории, на фоне неба, летит веретенообразное тело: похожее на самолет. Только сзади, из хвостовой части, вырывается огненный шлейф.
Едва исчезает этот снаряд, как вновь пролетает еще один. Один за другим Фридолины летят на Англию. Небо покрывают следы инверсии.
Не проходит много времени, до нас долетают звуки грохочущих зенитных орудий. Часовые кричат: «Сбили!»
Вижу круто летящий вниз клубок пламени и в душе радуюсь тому, что в этих аппаратах нет людей.
Солнце приняло желтый оттенок. Его свет уже не слепит глаза. Песок становится фиолетовым, полоса прибрежной гальки окрасилась в красный цвет с примесью черного, а скалы в яркий охрово-фиолетовый. Надолбы, словно спички, утыкавшие весь берег, протянули длинные тени. Приливные волны двигаются как в замедленном фильме. Одинокий риф черной рыбой летит им навстречу. Несколько разрушенных зданий окрашиваются в светло-охровый цвет, а нижний край солнца уже уходит в фиолетовый туман дымки горизонта. Солнце расцвечивает его, и холодный фиолетовый цвет дымки краснеет, затем яркость уменьшается, отражение постепенно гаснет. Уже можно смотреть на солнце, не прищуриваясь. Оно являет собой лишь круглый мяч, затем превращается в желток яйца и, наконец, утопает в океанском просторе.
Море становится серо-голубым, ветер крепчает. Несколько облаков полыхает последними отсветами угасшего светила, но вскоре и этот свет гаснет. Берег темен. Скалы предательски серы, также как и блестящая зелень лугов.
Пора искать ночлег. Неплохую комнату можно было бы найти у Алекса. Но еще ночь мучиться с этим придурком? No, Sir!
Тут мои размышления прервал капитан, командир батареи, спрсивший меня о наших дальнейших планах.
— Будем искать крышу над головой, — отвечаю вежливо.
— Никаких проблем! — звучит в ответ.
Небольшой, хорошо замаскированный блиндаж, по соседству, пуст. В нем есть даже электрический свет. Верх комфорта! Настоящие кровати. Ну, прямо полевая гостиница.
Водитель, увидев скудную обстановку блиндажа, желает остаться в машине.
— Мои хоромы, — произносит комбат по моему возвращению и показывает на навес с широко распахнутой двойной дверью. Узнаю, что капитан и его люди размещаются под крышей этих «хором». — Наша лампа, — продолжает комбат, — заправлена бензином, слитым из собранных на берегу канистр. Заметив мое удивление, поясняет: «Надо просто добавить соль для уменьшения опасности взрыва, — и, словно извиняясь, добавляет, сделав неопределенный жест рукой: — А этот опыт мы приобрели в России — соломенные маты в деревянных ящиках вместо французских двуспальных кроватей.»
Капитан весь как на пружинах и производит впечатление ловкого человека. На заношенной форме у него Железный крест I степени и серебряная ленточка за ранение. Ведя карандашом по нарисованной от руки карте местности, он показывает мне места расположения орудий его батареи, укрытых в бетонированных капонирах. Из опыта, знаю, как все это выглядит на самом деле, а потому решаю, что нечего бить ноги по этим местам. И надо быть предельно осторожным при съездах с дороги. Нет никаких оснований не верить минным указателям. Узнаю, что уже произошло несколько глупых несчастных случаев.
— Следует быть чертовски внимательным! — продолжает капитан. — Несколько раз на этот берег высаживались вражеские группы. Темными ночами их подвозят рыболовецкие шхуны или торпедные катера, а последнюю сотню метров они проходят на надувных лодках. Не хочется думать о том, сколько диверсионных групп здесь уже высадилось и затаилось…. Впрочем: Запомните наш пароль: «Westerwald» — на тот случай, если во сне блуждать начнете.
Благодарю за любезность, и капитан продолжает: «По моему разумению, все, что мы здесь нагородили, вовсе не является оборонительными укреплениями. Я бы так охарактеризовал их: «Лагерь бойскаутов». Когда месяцами сидишь здесь и видишь всю эту массу воды вокруг, то невольно в голову лезут разные мысли!» Судя по всему, капитан давно ни с кем не говорил по душам.
— Мне кажется, что англичане нас здорово провели, — начинает он вновь. — Все говорило о том, что они хотели высадиться в Pas de Calais, а не между Шербуром и Гавром. Генерал Фон Руднштедт был в этом абсолютно уверен.
Капитана словно прорвало, как плотину весенними водами. Что за разница между этими фронтовиками и теми старыми пердунами, которые уже слишком долго торчат здесь?
— Если наш обман удастся, то Томми завязнут в заграждениях. В ночь перед той высадкой, они направили сюда несколько десятков малых кораблей и с помощью лент станиолевой фольги казались настоящей морской армадой на экранах наших локаторов. Это было впечатляющее зрелище. Бомбардировщики, сбрасывавшие эти ленты, почти касались поверхности. Привязные аэростаты, которые прекрасно отражались на наших радарах — конечно, своим особым видом — были тоже частью той свистопляски.
Капитан словно читает по написанному:
— Такие обманные маневры рассчитаны в целом на простачков, но ночью, между 4 и 5 часами утра, все это выглядело довольно угрожающе. Томми, в любом случае, этими своими выкрутасами заставили нас дрогнуть. А что касается всего положения в целом, то надо признать, что мы попались на их удочку. Основные бетонные сооружения у Кале были построены неправильно. А мы здесь пахали, как рабы, неделями — да, что там: месяцами — заволакивали сюда стволы деревьев, закапывали их и опутывали колючей проволокой. Роммель сам додумался до таких заграждений и лично сделал чертежи: сам!
Немного передохнув, он продолжает: «Все это планировалось давным-давно, и в целом виделось как неприступный Атлантический вал. И оказалось лишь фикцией. Или — того хуже — просто пропагандистским трюком.» — «Может быть…» — «Вы полагаете не надо было городить весь этот огород?» Вместо ответа я лишь пожимаю плечами. «Пустые размышления! — продолжает капитан, — но, несмотря на это, я как-то записал для себя, как все здесь выглядит: 2692 орудия калибра от 7,5 до дальнобойных — и при этом не подсчитанные собственные артиллерийские возможности размещенных здесь артдивизионов. Свыше 5,3 миллионов кубометров бетона!» Капитану кажется безразлично, что я записываю каждое его слово. «Но, к сожалению, у нас 2300 км берегового фронта здесь на Западе. Это как в гравийном карьере.» Увидев мое изумление, он поясняет: «Я имею в виду такой гравийный карьер, как вот эта гавань перед нами. Но если вы возьмете в руки лопату и грабли, чтобы проложить себе дорогу в этом щебне, у вас ничего не получится.»