Крепость
Шрифт:
— Кофе? Пиво? — спрашивает он так, словно это я выказываю смущение.
— Охотно выпью кофе.
Ординарец получает приказ на два кофе.
— Здесь мы в западне! Если налетят штурмовики, они разделают нас под орех по всем правилам. И мне это совсем не нравится.
Действительно: положение то еще! Корабли скучились по двое, по трое на узком пятачке, а до Британских островов рукой подать.
Едва размещаемся в небольшом кубрике, как снаружи раздается сигнал тревоги. Все накрывает низкий гул авиационных моторов.
Кивком головы командир флотилии дает мне знак срочно смываться с борта. Застегнув на бегу ремень с пистолетом в кобуре выбегаю вслед за ним на пирс. Вслед за группой спасающихся солдат бежим к на вид крепкому, сложенному из камня зданию. Под ним обустроен под убежище сложенный из кирпича погреб.
— Это просто свинство, что здесь, вблизи, нет ни одного настоящего убежища! — злится командир флотилии.
Спустя короткое время снова выбираемся из погреба. Воздух дрожит от гула моторов. А вот и сами самолеты: 20, 30, 40! Целое море бомбардировщиков минует Дьеп.
— Только бы сюда не свернули! — бормочет командир флотилии.
Но соединение летит не меняя курс. Через несколько минут подлетают еще самолеты и еще. Уже, наверное, около 300 машин находятся в воздухе.
Тревога раздается еще три раза, и каждый раз дорога до убежища удлиняется, т. к. вода быстро уходит в отлив. Насколько мне известно, здешняя амплитуда прилива очень высока: 9 метров! Почти трехэтажный дом!
Во время 4-ой тревоги мы уже просто сидим на своем месте.
— Если они захотят нас поиметь, нам все равно не вырваться из этого подвала! — произносит шеф с наигранным отчаянием.
Нам настолько все безразлично, что даже завтрак кажется безвкусным. Не показывая друг другу вида, все же напряженно вслушиваемся в то и дело накатывающийся и исчезающий шум моторов.
— Нам надо подвезти сюда сторожевое охранение из нового подкрепления, — говорит шеф.
— Когда?
— Да еще ночью надо было, т. к. по расчетам выходило, что вторую высадку они затевают именно здесь! — отведя взгляд, отвечает он мне. — Кстати, мы и вас сердечно приглашаем.
Не успев осознать, что делаю, довольно спокойно объясняю, что я, собственно говоря, спешу в Гавр, но: «Сердечно благодарю! И принимаю этот вызов!» — «Что вы имеете в виду, говоря «вызов»? — парирует тут же шеф, — мы же не шантажисты!»
И тут же начинает громко хохотать. Ловко он меня провел!
— В случае, если они соизволят сюда явиться, допустим, в ближайшую ночь, у вас будет великая честь их первым приветствовать. И на этот раз вам любой позавидует!
Это уже мне удар не в бровь, а в глаз! Ну, да ладно! наступает мой час, вновь ощутить под ногами палубу боевого корабля! Мне нужно море, как глоток воды усталому путнику.
Я должен быть на флагманском корабле! В 23.00 — готовность к выходу в море.
Надо все обдумать: приготовить свои рабочие инструменты. Для ночной съемки лучше вставить неэкспонированную фотопленку. Написать пару писем.
Мой водитель еще не знает о выпавшей ему удаче: целую ночь он будет свободен от меня! Ну, а если нам не повезет — тьфу, тьфу, тьфу — то он вполне может осуществить свою мечту: улизнуть обратно в Париж. Разбужу в нем черта, сказав все, что полагается.
Взять еще пленку в запас? А, чепуха! С этим комком липкого страха в животе, даже не страха, а какого-то напряженного ожидания, мне хватит и одной. Охотно взял бы свой мольберт из машины и нарисовал все эти тральщики на стекле отошедшей воды. С изображенными большим белыми трезубцами по обеим сторонам носа, они выглядят причудливо и неряшливо одновременно.
Хочу присесть прямо на швартовный пал — торчащий из булыжной мостовой, словно орудийное жерло — как вновь, нарастая, приближается знакомое гудение. Это чудесное, равномерное гудение доносится, словно из огромных, толстых органных труб
Закрытым строем тянутся ряды новых самолетов. Их сине-черные тени на ярко-синем фоне. Надо мной проплывает могучий воздушный флот из дальних бомбардировщиков «Ланкастер-I». Сотня — нет, наверное, тысяча самолетов? Боже мой! Сколько же тонн бомб несут они в своем брюхе?
И тут я замечаю, что один Ланкастер, из третьего звена бомбардировочной эскадрильи, выпустил из себя шлейф черного дыма. Бомбардировщик вынырнул из общего строя и уже отчетливо видно, как он теряет управление. Он начинает резко заворачивать влево и из него, напоминая снежинки, вываливаются белые купола парашютов. В следующий миг, перевернувшись через левое крыло, машина быстро понеслась к земле.
— Они приземлятся рядом с нами! — раздается рев солдатских глоток. Я уже тоже заметил, что ветер сносит парашютистов в нашу сторону. Скорее в машину и вверх по грунтовке на поле.
Когда, через несколько минут мы вылетаем на пригорок, замечаю, уже издали, лежащего в низкой траве летчика. Ветра нет, и его парашют лежит вытянувшись вдоль дороги.
Парень лежит на спине. На голове у него простой шлем и мне видно его лицо: оно бледное, глаза закрыты. «Наверное, солнце слепит его» — мелькает мысль. И вдруг вздрагиваю: человек, неподвижно вытянувшийся на земле, абсолютно неподвижен. Пробую нащупать пульс, но его рука выскальзывает из моей и безжизненно падает на землю. Нет нужды щупать пульс: летчик мертв. Но почему? Нигде ни капли крови, ни видимых следов ранения. Парашют аккуратно уложен. Нет и следов тяжелого удара о землю. Вид такой, словно парень прилег на солнышке, уморился и уснул.
Может, он сломал себе шею? При падении треснулся обо что-то? Загадка!
Черный шлейф горящего самолета привлекает мое внимание. Еду туда! Этому парню здесь уже никто не нужен.
На зеленой луговой траве, словно гигантская подушка вздымается второй парашют. Наверное, под ним лежит еще один неудачник.
Мы мчимся так быстро, что из глаз слезу выдавливает. Водитель тормозит почти рядом с лежащим человеком.
Он тоже лежит на спине. Он сучит ногами так, будто едет на велосипеде, затем резко вытягивает ноги и безжизненно замирает. Вдруг ноги вновь колотят воздух, но снова падают. Теперь он резко трясет плечами. И это напоминает мне биение вытащенной из воды рыбы.