Крепость
Шрифт:
Никакого сомнения, Масленок ожидает, что я сболтну что-нибудь лишнее и откровенно поделюсь с ним своим мнением. Шалишь! Ты настороже — я тоже! Так размышляя, придаю лицу вид ожидания и полной готовности к восприятию его речи.
И тут Масленок протягивает мне какой-то лист лежавший у него не столе. Читаю: «Секретно!» и слышу:
— А это приходит сюда прямо от I А/М. Мы тоже должны что-то делать.
В голове крутится: I А/М? Что это? Может быть тот необъятный, жирный генерал — фон Витцель или фон Ведель — который, несмотря на свой убийственный вес, всегда влезал своими необъятными могучими ляжками в свои рейтузы для верховой езды, подчеркивавшими безобразие его фигуры? Ладно. Что там дальше? «Копия! Секретно! Главное Командование Вермахта. 3150/442 Вест/ВПр (I А/М) (Вермахтпрессе). Берлин В5. в роту пропаганды ВМФ, Потсдам. Непосредственно: Сообщение для военных художников и художников-репортеров.
1. Изданное ранее требование к военным художникам и художникам-репортерам об организации их студийной деятельности (Передвижные выставки, призы и т. п.) и их действий со времени вступления в Роту Пропаганды — (смотрите перечисление представленных работ) — уничтожены при пожаре, поэтому представлены новые требования.
На основании изложенного доводится до сведения, что все работы должны быть представлены ОКВ/ВПр. (II В/М) и только затем разрешается включить их в перечень. В наличии сейчас отчеты только фон Купперса, Хаха и Буххайма; в то же время ни Купперс, ни Буххайм не представили ни одной работы.
2. Военные художники обязаны при прибытии в Берлин явиться для доклада в I А/М и переговоров с II В/М в ОКМ/М Верм. III (к капитану 1 ранга Рихтеру) и в БСВ (к командующему Силами безопасности западного побережья контр-адмиралу Буссе) с целью получения нарядов-заданий. Обе службы нуждаются в картинах и рисунках, в особенности ОКМ для оформления военно-морской школы и других зданий…»
Я должен, очевидно, что-то сказать, но словно язык проглотил. Я что, уже в сумасшедшем доме? Значит я — на одном дыхании — командируюсь к Геббельсу и тут же — проклятье — должен нарисовать картины сражений для каких-то казино? Военный художник в роли оформителя казино? Так точно-с! и это на пятом году войны — и в секретном приказе! Медленно поднимаю глаза от листа, для того, чтобы проверить, как реагирует Масленок, и при этом пытаюсь сохранить насколько возможно, спокойный вид, но, наверное, что-то такое, противоречащее написанному, отображается на моем лице.
— Наш отдел уведомлен, что Вы вызваны к господину Рейхсминистру, — произносит, наконец, Масленок.
То-то бы удивился господин Рейхсминистр, если бы он получил на прочтение этот приказ. Едва ли могу себе позволить такое высказывание, не зная точно с какой стороны дует ветер. При этом думаю: эти пришпоренные, высокопоставленные жеребцы, наверное, и не представляют себе, какой час уже пробили часы истории. Разве прекратились воздушные налеты? Нужно было бы им первым отстрелить напрочь их толстые задницы, пока они не запрятали их в какую-нибудь дыру.
— Проглоти это молча! — произносит Масленок, потягиваясь и с таким видом, словно знает что-то особенное. В конце концов, этот то ли Витцель то ли Ведель — его начальник, выше которого для Масленка лишь сам Фюрер.
— Интересно! Только не совсем правильно, — медленно начинаю я.
— Ну, вероятно этот приказ будет читаться по-другому, после того как Вы встретитесь с Рейхсминистром… — судорожно выпаливает Масленок доверительным тоном, но тут же решительно добавляет: А теперь нанесите все Ваши визиты, но помните: послезавтра Вы у Рейхсминистра! Если я правильно понимаю, у Вас масса работы. Вам необходимо, в первую очередь, позаботиться о получении разрешения на переиздание Вашего «Охотника в Мировом океане». Из Вашего Издательства уже звонили несколько раз по этому поводу…. Игра была действительно не совсем удачная.
— Все действительно выглядит так, господин капитан, — произношу — словно книга никому не нужна. Сначала весь тираж в Лейпциге уничтожен в результате бомбардировки, а когда, в конце концов, в Эльзасе все получилось с новой печатью, все сожгли маки;. Это все уже на педеле моих нервов.
— В любом случае, все это произошло всего лишь с книгой…, весело замечает Масленок, но тут же весь собирается, будто на него снизошло вдохновение, окидывает меня взглядом и продолжает с хорошо наигранной решительностью:
— Ну, да ладно. Мы должны без всяких сомнений сделать все возможное, чтобы напечатать ее вновь!
— Хотелось бы знать как? — спрашиваю себя тихо.
— Бумагу теперь довольно трудно достать, так же трудно найти и печатную краску. Но я уже придумал, что нужно сделать: мы напечатаем ее в Норвегии! На этот раз — в Норвегии! То есть там, где сегодня есть и бумага и краска.
— Parbleu! — проносится в голове, но едва я собираюсь что-то сказать, как Масленок, словно ошпаренный вдруг выпаливает:
— Напечатаем огромным тиражом! В крайнем случае, для получения бумаги нам нужна будет подпись Верховного Главнокомандующего — очень нужна будет! Но сначала обратитесь к армейскому командованию. Это в их компетенции — в частности, к советнику управления Вермахта Герду Роланду. Это тот беллетрист, с которым у Вас хорошие связи.
— Что все это значит? Междусобойчик беллетристов? А где, осмелюсь нижайше спросить, располагается сей господин?
— Господин служащий военного Управления? Матейкирхплац, совсем рядом. Вам бы лучше сразу направиться туда. А затем сразу же в редакцию, где Вас давно ждут. К сожалению, не могу предоставить автомобиль.
— Это очевидно потребует особого внимания с его стороны, да и будет ли у них время на меня? Не знаю, встречу ли я сразу всех нужных мне людей?
— Пусть об этом не болит Ваша голова!
Ну, вот теперь, ты заработал свою выпивку, произношу про себя, а вслух:
— Хочу позволить себе…
— Как называется Ваша новая книга? — очевидно, Масленок хочет узнать побольше о приготовленном для него коньяке.
— «Покоренная жизнь» — но это еще неокончательно.
— Звучит неплохо. Я бы сказал: ВМФ должен просто больше показывать самое себя.
Головная боль, думаю про себя, закрывая наконец-то дверь кабинета. Головная боль. Игра слов: «Головная боль» созвучна «Головоломке». Хочу я того или нет, но в ушах внезапно, словно наяву слышен голосок Симоны, ее милая болтовня на немецком языке со многими словами имеющими двойной смысл: «Теперь ты больше уже не так холос…». Я позволял Симоне говорить это в шутку, т. к. она комично перевирала слово «холостяк».
В квартирмейстерском отделе на вокзале Анхальтер, какой-то фельдфебель объясняет мне, что отель Эксельсиор занят.