Крепость
Шрифт:
Идем по разбитому стеклу. Под ногами песок то хрустит, то звенит. «Легко разбить лишь две вещи — счастье и стекло!» Чепуха! Но в следующую минуту в мозгу вспыхивают новые строчки: «Зеленое стекло бокала вгрызается в мою руку / О, Брат! Неужели так же просто и я умру за Родину?…» Проклятье: теперь строки слишком психологичны! Старик имел обыкновение так говорить, когда Томми выследили нас с помощью своей системы ASDIC и собирались отправить нас на дно. Тут мои мысли вдруг перескочили к Симоне: не хватало еще, чтобы обнаружилось, что Симона дважды была в Германии.
Позвонить Старику? Этот упрямый идиот, скорее всего и виноват во всем, что случилось! Но это довольно рискованный шаг. Стоит ли ковырять Масленка дальше по этой теме? Притворившись, что я не понял, о чем он говорил?
Арестована! Но за что? Ради всех святых: за что?
То, что Симона рисковала, было более чем дерзость с ее стороны — это было чистое безумие. Я ей об этом довольно часто говорил с упреком. Довольно. Задай себе вопрос лучше, действительно ли она понимала, что ее любовь к пустяшным тайнам, и ее заговорщицкое поведение могут привести к такому результату? А когда она отмахивалась от моих достаточно нудных размышлений вслух, разве тогда она думала о моем пессимизме? А может она просто желала походить на Жанну д’Арк или Мату Хари? Желала, не будучи никакой шпионкой, просто при-мерить на себя одну из этих ролей? Мне позволялось время от времени, на краткий миг, заглянуть в ее карты — на такой короткий миг, что было трудно понять: были они крапленые или нет. Это в любом случае был довольно надежный способ заинтриговать меня. А может, эта игра была чем-то большим?
Куда ее занесло, эту свинью, Симону? Я еще не узнал, где содержатся арестованные французы. Скорее всего, в Париже. Те, кто дергает за веревочки, вероятнее всего сидят в Париже. В конце концов, жить там получше. Ладно, хорошо, что завтра я вылетаю в Париж. А там? Как дальше вести себя? Если уж Масленок имеет всю картину того, что произошло, то значит, об аресте Симоны известия дошли до Бисмарка. Бог его знает, что еще должно произойти.
Навстречу нам движется группа офицеров, в отлично сшитой и ладно сидящей новенькой форме. А как молодцевато идут: словно на строевом плацу в Глюкштадте. И это четкое приветствие в движении с прикладыванием ладони к фуражке! Так называлось это строевое упражнение и его отработка до самого обеда.
Что за нелепая постановка: оперетка на перекрестке. Начищенные сапоги, галифе со вставками на заднице из тонкой кожи и болтающиеся на перевязи в такт шагам кортики — все это превращает бравых офицеров в гомиков. Дополняют это впечатление и слишком высоко задранные тульи фуражек. Давно подозреваю, что и Масленок относится к этой категории. Его полное достоинства движение по этой улице — приветствия и ответы на приветствия и при этом тонкая улыбка — все это действует мне на нервы. Но может быть, я просто ошибаюсь в этом человеке?
Значит, фактически, Симона — шпионка? Но почему же она тогда прицепилась ко мне? Ведь я простой лейтенант. Был ли в этом весь ее расчет? Может быть, у Симоны был план двигаться в своей карьере по ступенькам? А может, она убедила себя, что ее выход сразу на какого-нибудь командира, особенно обладающего разными секретами, станет ее провалом? Или она в своей хитрой расчетливости решила, что у меня больше перспектив, чем у обычного офицера-подводника? внезапно замечаю, что, как и всякий человек, говорящий сам с собой, делаю непроизвольные жесты рукой, в подкрепление своих мыслей. Возможно, Масленок не увидел эту ужасную жестикуляцию?
Называется, вывернулся! Баран! Теперь и я стал жертвой этого лозунга: «Тише! Враг вездесущ!» Постой-ка. А кто сказал, что Симона шпионка?
Что сегодня за день? Если не ошибаюсь — 2 июня. Небо закрыто облаками. Хотя налеты совершаются в любую погоду. Так, шагая позади капитана, вдруг осознаю, что время от времени погладываю на небо, словно охотничья собака, вынюхивая дичь. И в то же время думаю о Старике: Старик ведь точно так принюхивался в ситуациях, которые были для него не совсем приятны. Лишний раз я убедился в этом во время налета на Сен-Назер: там он все время втягивал голову в плечи и бросал косые взгляды в небо. «Мне это совсем не нравится!» то и дело срыва-лось с его губ. каждый раз это звучало так, словно он обладал звериным чутьем.
Симона арестована. Зуркамп арестован. Царь Петр был единственной моей опорой. К кому теперь я могу обратиться?
К тете Хильде в Лейпциге? Надо бы ей позвонить…. Но говорить по телефону в открытую? К кому еще? Венц мертва. Шварц мертва…. Все кончено, все разрушено.
С трудом нахожу среди разрушений тропинку вдоль канала. И внезапно, среди всего этого безобразия вижу, что уже зацвели каштаны. Каштановые свечи на каждой ветке! Их цветение — это смесь красного и белого. И тут на меня нахлынули воспоминания о Елисейских полях. Но там еще была тонкая радужная вуаль из разлетающихся верх и в стороны водяных струй фонтанов: именно так я нарисовал то место, но подвергся критике со стороны Лео: «Цветение каштанов и фонтаны — в эти-то времена!»
Вдруг сердце сжимается от увиденного: между каштановых свечей горит багрово-красный цветок. Это пламя! Я уже устал от всех этих зловещих сочетаний: красные цветы и алое пламя! надо взять себя в руки, если не хочу разрыдаться.
В этот миг Масленок резко прерывает мои размышления: «Вы не слишком дисциплинированы!»
Что за чепуху несет этот щеголь! Но вслух произношу, как автомат: «Прошу прощения, гос-подин капитан!»
Масленок примирительно бормочет, придав лицу озабоченный вид: «Что с вами на самом деле происходит?»
Со мной? Происходит? Запинаясь, отвечаю: «Ничего, господин капитан!» — «Ну, я бы так не сказал! — Масленок добавляет немного веселее. — Мы здесь все очень верим в вашу работу. Но вы кажетесь очень рассеянным.»
Мне надо бы соврать ему как можно убедительнее; для того, чтобы помириться. Конечно, ни слова о Симоне и Старике. Ладно, начнем:
— Меня гложет мысль о Кэмпбеллтауне, эсминце, с помощью которого наши друзья с той стороны, в 1942 году протаранили ворота нормандского шлюза в Сен-Назере, господин капитан! Уже давно хотел написать об этом захватывающую историю!»
Снова ладонь к козырьку! Снова, снова и снова! А теперь уже навстречу топает целый полк старших офицеров, и я держу будто приклеенную руку у козырька фуражки.
В эту секунду задается вой сирен. Посмотрим, злорадствую в душе, что теперь предпримет Масленок. Под его конторой наверняка находится первоклассное бомбоубежище. Но мы вовсе не там, а здесь, почти у самой Шпрее с ее черными водами. Темно-серые, вызывающие уважение здания ОКМ слева, мы уже оставили за спиной. Осталось совсем недалеко до большого моста.