Крепостной шпион
Шрифт:
Взгляд молодой женщины осторожно скользнул по стене. Небольшой серебряный кинжал висел прямо посередине чёрного бордового ковра. Анна отметила витую рукоять.
«Обмануть их. Как? Они не поверят ни одному моему слову.
— Мне нужны эти бумаги, — сказала Анна, как могла сухо. — Не имея на руках завещания, я не смогу ничего никому доказать, и, таким образом, не смогу помочь в вашем деле.
Желая удержать свои подлинные чувства, не выдать себя, Анна Владиславовна схватилась рукой за подлокотник кресла. Пальцы её побелели. Подняв голову, Анна увидела насмешку Аглаи и не выдержала, её
— Невозможно быть рабой у каторжника! — крикнула она. — А от каторги вам обоим теперь не уйти! Я отказываюсь помогать вам, делайте со мной что хотите!
Виктор вопросительно посмотрел на Аглаю.
— Иди, — сказала Аглая. — Будет, наверное, много лучше, если бывшие подружки вдвоём посекретничают.
Тайная дверь бесшумно затворилась за спиной Виктора. Аглая присела в кресло, и совершенно сменив голос, попросила:
— Не нужно, Анна Владиславовна, так переживать. Я уверена, мы договоримся. Я люблю Вашего мужа, и я не намерена Вам его уступить.
— Какого мужа? — вспыхнула Анна.
— Виктора Александровича, — сказала Аглая мягко. — Он же первый Ваш муж. Первый и единственно законный. Разве не так?
Вернувшись в свою казарму, два офицера, что сидели в одних санях Семёном Одоренковым, конечно, тотчас принялись рассказывать анекдотец об эксцентричности своего приятеля.
Иногда бывает, маленькие случайные события моментально складываются в мозаический точечный узор. Это выглядит так же невероятно, как пять раз подряд выпавшие три шестёрки при игре в кости. Но так случается.
Анекдот, рассказанный в казарме, был услышан Афанасием Мелковым, а уже через час ту же историю в доме на Конюшенной из уст Афанасия услышал Генрих Пашкевич. Генрих побледнел.
— Что с Вами, друг мой? — спросил присутствовавший тут же Бурса.
— Он ненавидит Анну. Он может совершить с ней всё что угодно, — сказал Пашкевич. — Теперь же нужно вмешаться.
— Почему Вы уверены, что Одоренков погнался именно за Вашей женой?
— Не знаю. Уверен. Я чувствую. Но где же их искать?
Лицо Константина Эммануиловича никак не изменилась, но, мгновенно оценив серьёзность положения, Бурса, с присущей ему трезвостью и последовательностью, сразу же взялся за дело.
— Где эти офицеры видели Анну?
— Где?.. — удивился, ничего уже не понимающий, Афанасий. — Ясно где, на Невском.
Оказавшись в доме, Одоренков был поражён тишиною и полутьмой. Кругом дорогая, но без особых претензий мебель, портьеры, ковры. Он провёл пальцем по перилам лестницы, но пыли не оказалось. Дом был обитаем, здесь жили.
Обследовав нижние этажи, на что потребовалось немало времени, капитан осторожно поднялся по лестнице.
«Без сомнения, эта женщина отправилась к своему любовнику, — подумал он. — Но, странно, почему она направилась к любовнику днём? Где хозяева дома, где слуги?»
Подумав так, он тотчас получил ответ на свой вопрос. Навстречу по коридору с подносом в руках быстро двигался лакей в ливрее и напудренном парике. Прячась в ближайшую комнату, Одоренков успел разглядеть стоящую на подносе бутылку и какие-то тарелочки. Нужно было бы проследить за слугою, но не удалось даже выйти назад в коридор. В бок гвардейского капитана Семёна Одоренкова упёрлось что-то острое, совсем рядом раздалось неприятное мычание. Он не увидел карлика, стоящего за спиной, он не смог повернуться. С минуту Одоренков стоял неподвижно.
— Я готов всё объяснить, — сказал он. — Уберите кинжал. Я вошёл сюда случайно, дверь была открыта.
В ответ снова раздалось мычание. В эту минуту он ясно услышал женские голоса где-то далеко в другом конце дома. Остриё отступило, Одоренков хотел повернуться, но не успел. Короткий удар, нанесённый рукою карлика, лишил капитана чувств.
В это самое мгновение в другом конце дома Анна Владиславовна крикнула, отступая к ковру на котором висел кинжал:
— Я хочу уйти. Мне не нужен этот мерзавец, Ваш любовник, берите его, — она смотрела прямо ледяные глаза Аглаи. — Ничего не значит, что Вы получили вольную. Вы, Аглая Ивановна, навсегда останетесь крепостную девкой, этого не изменить. Вам недоступна свобода, Вам не помогут ни образование, ни деньги, ни титул. Вы оба счастливые рабы, Вы оба потеряли своё счастье вместе с своим хозяином, — Анна схватила со стены кинжал и направила его остриё на грудь Аглаи. — Рабы!
— Очень интересно, — спокойно, не отрывая взгляда от взбесившихся сверкающих глаз Анны, сказала Аглая. — И что Вы собираетесь делать с этим кинжалом?
— Я убью Вас! Я убью Вас, Аглая Ивановна! — крикнула Анна. — Убью! И, проверьте, мне не будет мучительно стыдно, потому что рабов иногда можно убивать.
А Аглая даже не шелохнулась. Когда Анна подступила и занесла руку с кинжалом у неё головой Аглая улыбалась. Анна не видела, как растворилась дверь за спиной, как совершенно бесшумно по ковру мелькнула тень карлика. Короткий точный удар, вынесенный карликом из иезуитского монастыря, положил конец разговору. Карлик поднял выпавший из женской руки серебряный кинжал и замычал вопросительно?
— Нет, Питер, — сказала Аглая. — Иначе, не должно оставаться следов.
Прежде, чем покинуть комнату Аглая Ивановна лёгким движением руки опрокинула фонарь, состоявший на высокой бронзовой подставке. Стекло разбилось, масло растеклось по паркетному полу, а жёлтый значок огня лизнул драпировку, и стал быстро взбираться вверх по потолку. И вскоре пламя охватило уже всю комнату.
Возле чёрного хода уже были приготовлены сани, но ещё прежде, чем Аглая и Виктор покинули обречённое здание, из особняка вышли слуги.
— Я нанял этот дом на деньги Ивана Кузьмича ещё перед тем, как мы уехали в Париж, — сказал Виктор, затворяя за собой дверь чёрного хода. — Теперь уж мы никогда не будем здесь жить.
Уже сидя в санях, Аглая обернулась. Огня видно ещё не было, но из окон второго этажа уже выплывал лёгкий дымок.
— Мы больше никогда не вернёмся в Петербург, — сказала она грустно, и накрыла попоною карлика, устроившегося от неё по левую руку. — Мы никогда не вернёмся в Россию, никогда.
В небе стояло холодное зимнее солнце. Особняк уже полыхал из окон верхнего этажа вырывались снопы искр и пламя. Возле дома гарцевали, наверное, полтора десятка конных жандармов, когда к парадному крыльцу подкатили сани. В санях были Бурса и Пашкевич.