Крепостной шпион
Шрифт:
— Признаюсь Вам, мой друг, — сказал она, спрятав глаза, — я боюсь, что вечером меня пригласят на танец, а я не смогу даже и первые фигуры вспомнить.
Но опасения Анны Владиславовны казались напрасны. Вышедший из кабинета Константина Эммануиловича жандармский ротмистр, был просто очарован её грациозностью как, впрочем, было очаровано и всё общество. Восторженное настроение Анны будто передалось всем собравшимся. Это был фантастический пышный бал. Анна кружилась во всех подряд танцах, не пропуская ни одного. Она улыбалась чужим шуткам,
— Капитан Семён Одоренков, — объявил лакей, стукнула об пол палка.
Генрих Пашкевич побледнел. Что-то дрогнуло в сердце полковника. Дождавшись, когда Одоренков окажется один в курительной, Генрих резко толкнул дверь и вошёл.
Одоренков выпустил дым из ноздрей и, подняв голову, посмотрел на вошедшего.
— Давно не виделись.
— Давно, — Генрих присел рядом на турецком диване, раскурил трубку. — До сих пор плечо побаливает.
— Это после того удара, что я нанёс Вам?
— Я не в обиде, — Генрих, подражая Одоренкову, выпустил дым через ноздри. — Я не хочу теперь ни с кем конфликтовать, — сказал он, откашлявшись. — Но поймите меня верно. Я теперь совершенно счастлив с молодой женой, и я умоляю Вас, Семён, откажитесь от своей давней обиды. Поверьте мне, Анна Владиславовна небесное существо. Она никак не может быть повинна в том, что Вы убили на дуэли своего молодого друга.
Одоренков без слов докурил свою трубку, поднялся на ноги и только от двери объявил коротко:
— Ничего не могу обещать Вам, полковник, ничего.
Внимательно следящий за происходящим, Удуев отметил, что Генрих Пашкевич побледнел при появлении нового гостя, а потом постарался уединиться с ним в курительной. Но следующее событие привлекло внимание ротмистра значительно сильней.
Он находился на приличном расстоянии, почти в другом конце зала, когда Анне Владиславовне, мило сплетничавшей в окружении нескольких дам, слуга подал какую-то записку. Анна быстро прочитала записку, скомкала листок, извинилась и вышла из зала. Через минуту она вернулась. Михаил Валентинович так же через некоторое время покинул гостиную. Подозрение, мелькнувшее у ротмистра, подтвердилось — Анна Владиславовна покинула зал только для того, чтобы избавиться от письма. Возле свечи в ближайшей комнате был рассыпан пепел.
«Если это любовное послание, — стоя у стены, размышлял ротмистр Удуев, — то зачем же от него избавляться подобным образом? Она могла кинуть послание куда-нибудь в ящик, запереть на ключ, в конце концов, она могла спрятать записку на груди. Что побудило её к этой предосторожности? Неужели это была записка от Виктора? Необходимо проверить. Я обязан узнать, что там было написано. Но как узнать, от листочка сохранился лишь рассыпанный по столу пепел?»
План родился у ротмистра далеко не сразу.
От того момента, как была сожжена записка, до того момента, как Удуев узнал о её содержании, прошло не менее двух часов. Рядом с Анной, когда слуга принёс письмо, стояли несколько дам. Михаил Валентинович припомнил, что ближе всех находилась графиня Полонская.
Понятно, спросить Анну — впрямую не ответит, обратиться за помощью к Бурсе — глупо, выход один: расспросить как можно подробнее Полонскую. Может быть, любопытная дамочка как-нибудь заглянула через плечо Анны Владиславовны. Но как заставить женщину на балу выдать интимный чужой секрет не подружке, а жандармскому ротмистру? Вариантов никаких. И Удуев пошёл на крайнюю меру.
Только скользнув завистливым взглядом по карточному столу, за которым как раз понтировал молодой Афанасий Мелков, ротмистр прошёл через залу и, пристроившись слева от щебечущей с какой-то другой дамой графини Полонской, стал ожидать удобного случая. Когда появился слуга с бокалами на круглом серебряном подносе, Удуев шагнул к Полонской.
— Мадам, — произнёс он в ту минуту, когда графиня протянула руку к бокалу. — Позвольте, мадам, рука ротмистра переставила на подносе бокал, — по-моему, Вы перепутали?
Глаза графини жадно вспыхнули, алые губки задрожали, она подмигнула и взяла переставленный бокал.
— Конечно, я ошиблась, — прощебетала она, глазами показывая на дверь.
Будучи человеком строгих правил, при этом женатым, Михаил Валентинович Удуев никогда не позволял себе подобных вольностей. И теперь, оказавшись с похотливой графиней в маленькой, обитой розовым штофом комнатке, испытал сильное смущение.
— Ну что же Вы? — спросила Полонская.
Она встала спиной к ротмистру и упёрлась своими маленькими ручками в край клавикордов.
— Ну что ж Вы, ну что ж Вы тянете?
Когда Полонская вздрогнула и тихонечко сладко застонала, ротмистр, совершив над собою ещё одно невероятное усилие, спросил.
— Вы видели, как Анна Владиславовна получила записку?
— Да, да, в смысле, саму записку?
— Что там было?
— Да, да видела.
— И что же?
— Ну разве можно такие вопросы даме задавать?
— Что?
— Адрес и час.
— Подпись?
— Только две буквы. Я запомнила «А» и «В».
Больше графиня уже ничего не смогла произнести.
Вернувшись в зал, ротмистр остановил лакея с полным подносом и, невзирая на приличии, один за другим опрокинул в себя три больших фужера шампанского, вытер пот. Под бешеный ритм кадрили медленно прошествовал через залу и присоединился к играющим за ломберными столами.
На следующий день после обеда, объявил Генриху, что ей пора обновить свой гардероб, Анна Владиславовна взяла свои сани, когда-то подаренные дядюшкой, собралась и уехала. Всё это показалось Генриху несколько странным: как можно покупать шляпки и заказывать платье, не взяв с собой даже служанку? Но он не хотел ссориться и ни о чём не спросил.