Крепостной шпион

Бородыня Александр Сергеевич

Когда мертвецов унесли, Удуев растворил во всей квартире окна, и сквозной горячий воздух постепенно стал вытягивать вонь.

Михаил Валентинович был поражён происшедшим. Сотни раз он сталкивался с растерзанными телами, видел обезглавленных, четвертованных, видел мертвецов с выжженными глазами и вырванным языком, с отрубленными пальцами и, казалось, ко всему уже был привычен, но это убийство будто ударило ротмистра в самое сердце. Сам того не желая, он припомнил, как нашёл два смёрзшихся тела в подворотне Спаса, припомнил, устроенные на деньги Константин Эммануиловича Бурсы могилы, и с грустью подумал: «Наверное, рядом хорошо их положить, наверное, знали бы, что придётся так рано умереть, так бы они и

распределить. Возьму грех на душу и распоряжусь. Пусть рядом с сестрой лежат».

Самое ужасное было то, что в смерти братьев Михаил Валентинович винил себя. Он ни на минуту не сомневался, что убийца был нанят по приказу Ивана Бурсы. Убийцу наняли после того, как один из братьев обнаружил нечто подозрительное в меховой лавке Протасовых. Но что он там увидел, так и осталось тайной.

Из окна не было видно улицы. За окном, против которого присел на стуле ротмистр, была только глухая жёлтая стена. Удуев смотрел на эту стену и пытался поймать какую-то ускользающую очень важную деталь. В первый момент, ещё сам осматривая трупы, ротмистр заметил какое-то несоответствие, но не понял, что это и теперь хотел вспомнить.

— Конечно. Конечно… — поднимаясь со стула, и разминая ноги, сказал он себе. — Конечно. Странность… Оба брата были убиты одним и тем же ножом. Это бывает. Но оба раза удар был нанесён снизу. И не просто снизу, а будто бы от самого пола точно в сердце, но ножом бил будто маленький ребёнок или карлик. Что-то Анна Владиславовна рассказывала о карлике в тот день, когда произошло ограбление дома Бурсы. Она будто бы видела при свете факела карлика, перебегающего улицу. Нужно будет проверить. Во-первых, искать карлика, во-вторых, ещё раз проверить меховую торговлю Протасовых и, в-третьих, теперь же поехать и встретиться с Константином Эммануиловичем Бурсой, возможно магистр сможет что-нибудь подсказать. Всё это имеет к нему непосредственное отношение, да и похоронах поговорить нужно с ним обязательно. Надо братьев рядом с сестрою в землю положить.

С тяжёлым сердцем Михаила Валентинович спустился по лестнице и вышел на улицу. Только теперь он увидел, что просидел в пустой квартире целый день. Солнце уж клонилось к закату, застеклённые окна и кровли будто плавали в горячем золоте и постепенно меркли.

Михаил Валентинович Удуев хотел сделать в меховой лавке Протасовых обыск. Он чувствовал, что в задних комнатах или в подвале может найтись ключ к происшедшему. Но увы, в связи с общим положением дел, обыск оказывался невозможным.

За последние несколько месяцев властями было сделано в Петербурге много обысков. Искали запрещённые к ввозу в Россию книжки, искали проникших в Петербург без специального разрешения иностранцев, а также тайные кабаки, организованные жидами и не дающие в казну ни одной копейки.

Все эти области по большей части были безумны. Жандармы крушили мебель, взламывали стены, избивали хозяев. Два раза были подожжены дома. Однажды по ошибке, жандармы в пылу служебного рвения, покалечили бельгийского посланника, неспособного связать по-русски и двух слов, и потому вызвавшего сильные подозрения. Посол обратился с жалобой на высочайшее имя. Жалоба эта была рассмотрена и привела к пресечению подобной практики.

Так что Удуев не мог просто взять людей и вломиться в лавку. Ротмистр испрашивал разрешение на обыск у городского прокурора, но получил отказ. Тогда-то Удуев, хоть и не без колебаний, поехал в дом на Конюшенную и во всех подробностях изложил происшествия последнего времени Константину Эммануиловичу Бурсе.

Это было неприятно, но все его расследования заходили в тупик. И это тоже, и он просто не видел иного выхода.

Бурса сразу не ответил. Он, наверное, с полчаса ходил по своему кабинету, потом вышел, проверил двери и окна, после чего вернулся за свой стол и сказал, обращаясь к Удуеву:

— Вы знаете, что меня несколько дней назад ограбили, — ротмистра кивнул. — Ну так вот, Вы говорите, что убийство было совершено, по всей вероятности, карликом, обладающим очень большой силой, а ведь именно карлика моя племянница Анна видела через окно при свете факелов в ночь, когда в дом забрались воры. — Бурса сделал значительную паузу и продолжал: — Так что, если Вы, Михаил Валентин, считаете, что след этого карлика ведёт в лавку Протасовых, я конечно попробую сделать всё, что в моих силах. Кроме того, я бы хотел… — продолжая говорить и не меняя тона, Бурса бесшумно пошёл через кабинет и остановился возле двери, ведущую на центральную лестницу. — Я бы хотел проверить свой собственный дом. Подобная просьба может показаться странной… — быстрым движением Константин Эммануилович растворил дверь, — очень странной, — повторил он почти торжественным голосом, указывая на человека, замершего по ту сторону двери. — Но, как видите, и у меня здесь завёлся шпион.

Лакей в фиолетовом фраке и свеженапудренном парике медленно отступал, пятился, неуверенно переставляя скользкие жёлтые башмаки. Он оступился. Один из белых чулок лопнул, но лакей всё же не упал, удержался на ногах. Взгляд лакея был смертельно испуганным.

— Давно ли ты тут под дверью стоишь, братец? — спросил Бурса, делая приглашающий жест рукой. — Войди, коли пришёл. Войди, войди.

Его превосходительство, генерал в отставке Константин Эммануилович Бурса, просто поразил жандармского ротмистра своей сдержанностью. Бурса говорил медленно почти ласково. Он задавал краткие вопросы и подолгу ждал не повторяюсь, пока заикающийся, холодеющий от ужаса лакей не отвечал последовательно по каждому пункту.

У этого человека здесь же в доме были жена и две дочери, и он не имел возможности ни солгать, ни промолчать. Он не имел возможности даже выброситься в окно головой вниз и умереть.

Оценивая действие магистра с профессиональной точки зрения, Удуев пришёл к мысли, что если бы генерал в отставке начал пытать домашнего шпиона, пойманного за руку, или криком брать, то бедняга просто намочил бы штаны и потерял голос от ужаса. А так хоть какой-то, но результат.

Длительной допрос, устроенный Бурсой собственному слуге в присутствии ротмистра, оставил у Михаила Валентиновича двойственное неприятное впечатление.

Наконец, несчастного отвели вниз в подвал, где и заперли в ожидании барского суда.

Ротмистр, выходя на улицу, уловил вырвавшийся снизу страшный тихий стон лакея, похожий на крик зверя, пересаженного из ловчей ямы в железную клетку.

«Конечно, он признался во всём. Не признался бы, что бы с ним стало, — размышлял Удуев, тяжело взбираясь на свою лошадь и натягивая поводья. — Понятно, что шпионил негодяй в пользу Ивана Бурсы и плата тут ясна. Если Константин Бурса умрёт, но Иван умудриться наследовать всех его дворовых людей, то можно несчастному и денег и вольную пообещать. Кто же свободы не хочет, когда сегодня и свободный человек может жить не хуже раба. Понятно, что Ивану Бурсе интересно каждое слово, произносимое в доме на Конюшенной, и что на протяжении последних месяцев он своё любопытство, в большей степени, удовлетворил. А вот не ясно другое — зачем понадобилось карлику ночью в дом залезать и вырывать из тайника документы, когда и так уже был шпион? Куда проще лакею посетить кабинет в отсутствии хозяина, и незаметно вытащить что нужно. Может быть, это было сделано, чтобы покрыть кого-то другого, и этот другой не лакей вовсе. Может быть, карлик залез в дом и не взял ничего потому, что и не собирался ничего брать, а нужен был лишь для того, чтобы имитировать кражу. Тут загадка. Если удастся найти ответ на этот вопрос, может быть, и на другие вопросы ответы тоже найдутся».