Крепостные королевны
Шрифт:
— А эти на кой здесь стоят? — спросила Дуня, показав пальцем на золоченые куклы.
Феклуша снисходительно покосилась на девчонку. Потом с важностью объяснила:
— Жирандоли.
— Чего? Чего? — не поняла Дуня и фыркнула в кулак.
Ох уж эти господа! Придумают же… «Жи-ран-до-ли!» Очень смешным показалось ей это слово: язык свернешь, выговаривая.
Они еще больше углубились в сад. Здесь кусты и деревья уже вовсе похожи были на лесные. Пахло прелью, сыростью, и Дуня, по привычке, поискала глазами грибы: должны здесь быть, обязательно растут!..
И тут Дуня увидела еще один дом. Этот был дом как дом. На деревенский, правда, не похож. Скорее, господский. Только не такой красивый. И окна были в этом доме. И двери. И труба на крыше. Значит, топился этот дом не по-черному, а по-господски: дым вылетал в трубу.
— Пришли, — сказала Феклуша и с каким-то сочувствием поглядела на Дуню. Прежде чем стучать в дверь, она, пригнувшись к Дуниному уху, быстрым шепотком проговорила: — Не больно спорь, не перечь ей…
— Кому? — тоже шепотком переспросила Дуня. А сердце у нее вдруг так заекало, так и заколотилось, будто с испуга совсем Захотело выскочить.
Феклуша с досадой ответила:
— Да с Сидоровной же… Непонятливая ты, право! Ты больше помалкивай да поддакивай. Она — надзирательница здесь, поняла?
— Поняла.
— Я здесь с месяц жила… Ее нрав знаю. Драчунья!
— А зачем ты здесь жила? — шепотом спросила Дуня.
— Да все наш барин! Он всякую девку дансеркой али певицей норовит сделать. А я не сгодилась ему для театра. Каждый день бога благодарю за это.
— Может, и я не сгожусь? — чуть ли не с радостью спросила Дуня.
Феклуша оглядела Дуню с ног до головы: ее пыльные лапти, старый сарафан, весь в заплатах, бледное, худенькое лицо с запавшими, усталыми глазами. Ответила:
— Может, и не сгодишься. Уж больно неказиста.
— Может, меня обратно отошлют? — снова спросила Дуня, и надежда затеплилась в ее сердце.
— А ты какая? Купленная?
— Не знаю, — пожав плечами, грустно ответила Дуня. — Может, и купленная…
Да разве могла она это знать: купил ли ее здешний барин или нет? Привезли сюда — вот и все. Это она знала.
Феклуша легонько, согнутым в крючок пальцем постучалась в дверь, и они молча стали ждать.
Прошла минута. А то и две.
Дуня без слов поглядела на Феклушу: ты бы еще стукнула, да посильнее…
Но та тоже взглядом ей объяснила: нет, нет, нельзя. Стой и жди!
Прошло какое-то время, наконец за дверью послышались шаги, кряхтенье, бормотание. Кто-то загрохотал щеколдой. Кто-то со скрипом повернул в замочной скважине ключ… И дверь отворилась.
Никогда Дуне не приходилось видеть таких людей. Все у этой женщины было кругло. Будто вся она была слеплена из нескольких разных, хорошо надутых шаров. На нижнем, самом большом, стоял шар поменьше. Ко второму, меньшему, был приделан шар еще поменьше. Сбоку, из широких, похожих на белые пузыри, рукавов, выглядывали толстые руки с пухлыми ладонями и короткими пальцами.
Глаза у нее были желтые, узкие и с прищуром. Казалось, что они увязли среди толстых щек, но взгляд их был так остер и пронзителен, что Дуня невольно поежилась, когда женщина внимательно на нее взглянула.
Дуне казалось, что голос этой женщины должен быть басовит, груб и громок. Но неожиданно та пискляво крикнула:
— Дурища, чего грохочешь в дверь! Чай, думаешь, тут глухие? Эти слова относились к Феклуше.
Дуня изумилась: да разве громок был стук? Ведь Феклуша еле-еле поскребла дверь. Не громче, чем мышь в подполе.
Но глаза у Феклуши виновато забегали, точно она и вправду дубасила изо всех сил. Она низко, в пояс, поклонилась толстухе:
— Простите, Матрена Сидоровна… Простите, ваша милость.
Тут старуха скосила глаза на Дуню:
— Эта замухрышка отколь?
Феклуша объяснила.
— Дансерка?
Это она спросила уже у Дуни. Дуня, помня наказ своей провожатой, поспешно затрясла головой.
— Вершить антраша можешь?
И словно понимая, о чем ее спрашивают, Дуня в ответ опять закивала.
Тогда Матрена Сидоровна, чуть посторонившись от дверей, сказала:
— Коли барин приказал, иди в дом.
Дуня поглядела на Феклушу, будто та могла ей в чем-нибудь помочь. На ее взгляд Феклуша не ответила. Стояла строгая, опустив глаза в землю.
Дуня, трепеща от охватившего ее страха, протиснулась в дверь мимо Матрены Сидоровны.
А когда за ней захлопнулась дверь, щелкнул ключ, загремев, задвинулась щеколда, Дуне показалось, что отныне ей жить за семью затворами, за семью запорами и не видать ей белого света.
Глава третья
Девочки-актерки
Матрена Сидоровна показала Дуне на дверь в сенях. Сказала:
— Сюда ступай.
А сама, медленно и тяжело, что-то бормоча себе под нос, стала подниматься по скрипучей лесенке. Видно, она жила наверху, в светелке.
Дуня постояла, посмотрела ей вслед, потом легонько толкнула дверь, из-за которой доносились голоса.
Она вошла в небольшую горницу с низким потолком и одним-единственным оконцем. Увидела возле стены простой некрашеный стол. По обе стороны стола, одна против другой, стояли две скамейки. На скамейках сидели четыре девочки. Деревянными ложками они черпали кашу из большой глиняной миски, стоявшей перед ними на столе.
В горнице было душно, жарко. Пахло конопляным маслом. Летали мухи. На девочках, кроме простых холщовых рубах, ничего не было.
Когда Дуня, бочком протиснувшись в приоткрытую дверь, остановилась у порога, три девочки сразу обернулись и стали на нее смотреть. Четвертая же продолжала есть. Головы она не повернула, лишь слегка скосила на Дуню глаза.
Дуня поздоровалась, поклонившись в пояс. Девочки ей ответили и снова принялись за еду. А та, четвертая, и здороваться не стала.
Кто такие эти девочки и что ей надобно дальше делать, Дуня не знала. Она молча продолжала стоять у дверного косяка, прижимая к себе узелок с вещами.