Крещатик № 91 (2021)
Шрифт:
Я прохаживался возле пыльных полок с номерами журналов «Нового мира» за 1986 год, «Огонька» за 1991 и его поэтической серии, стопок журналов «Октябрь» и «Наш современник», со страниц которых на меня смотрели Домбровский, Орлов, Левитанский, Межиров, Липкин, Бергольц, Тряпкин и Сопровский с Ерофеевым. Здесь же, связанные веревочками, лежали дореволюционный Шульгин, революционные Лев Шестов и Розанов, буйные Зинаида Гиппиус с Мережковским. Иногда я спотыкался о Керуака, Миллера и Горация, восторженно чертыхаясь в темноте.
– А-а-а-а-а-а-а, сдают, – протянул Игнатий и лениво зевнул, щелкая пультом от телевизора, на котором
– Кто сдает?
– Ну интеллигенция сдает.
Я представил старенького сгорбленного профессора университета, несущего в букинист Игнатия философа Бердяева или поэтов Блока с Цветаевой и мне это показалось невиданным делом.
– Не может быть, – охнул я.
Игнатий еще раз зевнул:
– Ну не они сами, внуки их сдают или мы из домов вывозим. Мрут-с.
Я представил, как Игнатий на своем Форде объезжает старенькие пятиэтажные дома Южного города и собирает бумажные книги.
– И что они никому не нужны.
– Никому, кроме вас, – Игнатий потянулся за чаем, он уже давно дымился на его столе. Я явно мешал ему выпить стаканчик и закусить мягким эклером.
Я посмотрел в телевизор. Там серьезные журналисты пытали уставшего президента. Президент нехотя и грустно отвечал на их вопросы.
– И цены у вас божеские.
Игнатий еще раз зевнул, потянулся за стаканом и обжегся, разозлившись, он произнес:
– Брать будете, а то цены подниму.
– Кто же их тогда у вас купит, я один их у вас покупаю.
– Купят, купят, вы вот Пятигорского искали, а его взяли, – Игнатий весело и ехидно посмотрел на меня.
– Пятигорского? «Переулок…»? Я так хотел. И кто?
– Девушка молодая. Лида.
– В пальто белом и шапке с бубенчиком?
– Да, да, – Игнатий засмеялся.
Я ничего не сказал Игнатию и вышел на улицу Пушкина. Мне было печально и одновременно радостно, что вот в этом Южном городе есть юная девушка Лида, купившая Пятигорского, которого так хотел купить я. Мне почему-то казалось, что она одинока и что ее надо обязательно найти.
Как я счастлив, что живу на юге. Наконец-то я могу не скрывать свои эмоции. Прожив 30 лет в северной Москве, я был вынужден ежесекундно скрывать свой взрывной невыдержанный южный темперамент под маской скучающего безразличия. Я мысленно убивал толкающихся пассажиров метро, душил неторопливых продавщиц, проклинал громко орущих детей и кидал камни в огромных клыкастых псов. На Юге я могу это делать абсолютно легально. Я могу ругаться на рынке с молочницами за каждую копейку, я могу спорить о политике Верховного Главнокомандующего и посылать его в жопу, я могу скандалить, требовать и ужасаться. И заметьте, никто, никто не подумает, что я сумасшедший. Я могу сегодня поссориться, а завтра помириться, я могу ехать в электричке и на протяжении всего пути доказывать дряхлому старику, что его инжир дрянь, а он сначала схватит меня за грудки, а потом нальет 60-градусный чачи и мы будем рыдать и смеяться, как безумные. Я могу здесь три часа просто говорить и меня будут слушать, а не мрачно кивать и поддакивать, как на Севере. Я могу не хвалить Мандельштама и Олешу и не ругать Верочку Полозкову, я могу не читать газет и журналов и вместо канала Культура смотреть ютуб. А самое главное, я люблю южных женщин. Черноволосых, с крутыми бедрами и стройными ногами, с кричащей красной помадой, с розовыми ногтями в 5 сантиметров, торчащей шелковой комбинацией из-под кожаной юбки, в пышных синтетических шубах, как у барашков. О эти, шумные, язвительные и пылкие южные женщины, так жаждущие не айфонов, а любви!
Любимая пишет, что мне надо на ком-нибудь жениться.
– Я на тебе женат, – удивленно написал я, отложив Зинаиду Гиппиус.
– Ну смотри, вот, например, Пелагея.
– Кто такая Пелагея?
– Певица, знаменитая.
Чат пылал.
– И что Пелагея?
– Разводится с Иваном Телегиным.
– Кто такой Иван Телегин?
– Хоккеист знаменитый.
– Да ладно, я всех хоккеистов знаю. Третьяк, Фетисов, Мальцев, Харламов, Боби Ор.
– Он в ЦСКА играет.
– Хорошо, но какое это отношение имеет к нам, зачем разводиться?
– Чтобы потом пожениться, – на меня смотрели, как на сумасшедшего.
– На ком?
– Не знаю. Но зато об этом напишут газеты.
– Ага, ага, газеты напишут только в том случае, если я зарублю поэта, например, Г. В.
Я представил, как я еду к Г. В. на Конаковскую дачу и вместо обещанной ему книги Сопровского из серии журнала «Огонек» везу за пазухой топор. Я выхожу на дальней глухой станции, потом долго иду по заснеженной степи к даче Г. В. Г. В. сидит за столом, пьет чай с баранками и пишет стихи. Я смотрю на него сквозь окно. Мне жаль Г. В., но тяга к известности толкает меня на чудовищный поступок. Я открываю дверь дачи, достаю топор… На этом моё воображение дало сбой.
Я подумал и написал Лене.
– Мне кажется, жизнь это не догонялки.
Я еще какое-то время представлял заголовки газет. Мне почему-то было стыдно перед Г. В.
– Мне кажется, Слава, в вашем повествовании не хватает эпического начала, – сказала мне соседка Надежда и вернула зажигалку.
Вообще-то, Надежда не курит, но иногда, чтобы поддержать разговор, она просит у меня сигарету, и для этого я ношу в кармане тонкий ментоловый «Вог», хотя сам курю «Голуас».
– Эпос, эпос, что это такое? – я повернулся к соседке и заметил на ее лице полуулыбку. Эта странная полуулыбка так часто появлялась на ее лице, невозможно понять ее причину.
– В вашем повествовании слишком много человека.
Я смотрел в темноте на Надежду. Она глядела в сторону плато, там на плато всегда ходит ветер и от этого чувствуешь радость жизни.
– То есть вам, Надежда, не хватает птичек? – мне стало смешно и весело.
– Ну да. Обожествление природы – это и есть Юг. Горы, море, Неаполь скифский, Старый город, коты.
– Ну котов у меня хватает.
– Ваши коты не имеют родины, вы же человек без корней.
После этих слов Надежды мне стало немного обидно. У меня есть корни, но я никогда не придавал им значения.
– Мне обидно, – сказал я и загрустил.
– Настоящий Южный город не различает мифологию и жизнь, – продолжила Надежда, – хотя вам этого не понять.
– Отчего же?
– Ваши герои, как герои Мураками, вместо саке пьют кока-колу, вместо суши едят гамбургеры и вместо того, чтобы заниматься любовью, говорят о любви.