Крещатик № 91 (2021)
Шрифт:
– Зато я их люблю.
– Зачем любить то, что не существует.
Надежда подняла с земли монетку (кто-то потерял монетку) и пошла к себе во двор.
Покупаю молоко на Центральном рынке Южного города. Взял пластиковую бутылку и пячусь назад, чувствую, толкнул кого-то, слышу:
– Не толкайтесь.
Оборачиваюсь. Стоит немолодая, но прелестная и веселая женщина. Меня опять толкают, и я наступаю ей на ногу. Женщина ойкает:
– Что
Немного думает и произносит:
– А хотите, я вам погадаю.
Мне интересно.
– С чего бы это? – отвечаю.
– Ну судя по всему, что вы за десять секунд толкнули меня и наступили мне на ногу, у вас слоновья болезнь.
– Нет, – говорю, – у меня слоновьей болезни, просто толкаются все.
Но ладонь даю.
Женщина поправляет прическу, отводит в сторону прядь со лба, берет мою ладонь и долго рассматривает.
– Вы родились на юге, но выросли в снегах. У вас, – говорит, – было счастливое детство, в кругу вашей семьи было принято дарить подарки и любить друг друга, вы часто гуляли на берегу моря и дышали свежим воздухом.
– Продолжайте, – киваю ей. Я и вправду родился на Кубани, а вырос на Камчатке у Тихого океана.
– Вы много и хорошо учились и уехали в большой город.
Киваю, я и вправду в 16 лет уехал учиться в Москву.
– Но там счастья не обрели, у вас второй брак и нет детей. Озадачиваюсь.
– Вы способны достичь необъяснимых высот, но на вас поставили сглаз.
– Ага, – отвечаю, – и теперь у меня слоновья болезнь.
– Вы зря смеетесь, – улыбается, – если вы сейчас пойдете ко мне, то мы легко снимем сглаз.
Я осмотрел свои пакеты, в которых лежали молоко, сметана, домашний сыр, укроп, кинза, редиска, помидоры, сырокопченая колбаса и малосольная хамса. Я представил, как иду в дом этой прекрасной рыжей женщины. Она заводит меня в темную комнату, надевает халат с блестками и синий высокий колпак с маской, гасит свет, зажигает свечи, шепчет заклинание и изгоняет демона слоновьей болезни, обрызгивая меня водой. От неожиданности я вскакиваю, бьюсь головой о висящую над дубовым столом зеленую лампу. Мне больно, я хватаюсь за голову. На этом месте воображение сыграло со мной злую шутку, и я воскликнул:
– Ой, больно!
Женщина осмотрела меня и произнесла:
– Не бойтесь, больно не будет, будет хорошо.
Но я почему-то не пошел за женщиной, а побрел домой, еще раз наступив ей на ногу под воздействием слоновьей болезни.
Сидели с Платоном в кафе, и вот он рассказывает:
– Я со своей женой очень странно познакомился. Ходил в столовую «Советскую», ну брал тем оливье, пельмени, борщ в обед, котлетки, но вдруг стал замечать, что Нина, кассирша, мне то селедку под шубой забудет пробить, то компот, то грибочки, я вроде, молча все это сносил, а потом застыдился. Нина как-то вечером выходила после смены, а у меня как раз премия квартальная была, я подошел, взял ее под локоть:
– Может, в ресторан сходим, Нинок?
Ну Нина отказывалась, но я все-таки повел ее в самый лучший ресторан нашего городка, французский с Эйфелевой башней в центре, больше даже из чувства вины, чем из любви. А в ресторане выпили, и вот тяну я ее с собой к себе в общагу, а Нина говорит:
– Ты же из-за оливье меня к себе тянешь.
А я раздухарился уже, ну выпил же:
– Нет, нет, – кричу, – как увидел тебя, сразу полюбил.
– Ага, ага, селедку ты под шубой полюбил, – смеется, но поехала, да.
Ну а я утром проснулся, а у меня же в общаге грязища, а она уже вымыла все прибралась, стоит блестит, улыбается.
Я огляделся. Даже плинтус отмыла, даже стекла. Когда успела? Стоит и молчит, как в поликлинике. Ну я, конечно, к ней переехал, да и забеременела она прямо в ту ночь.
Сижу в кофейне у Адама. Заходит Вадик. Вадик рассматривает меню, написанное на доске. Рассматривает долго, потом говорит Адаму:
– А вот какой кофе пили в Древней Руси?
Мы с Адамом в недоумении смотрим друг на друга, потом медленно переводим взгляд на Вадика.
Вадик, понимая, что сказал что-то не то, уточняет:
– Ну при Петра I.
Мы с Адамом облегченно вздыхаем.
Адам снимает кепку кофейщика и произносит:
– Руссияно.
Вадик подсаживается ко мне. Я смотрю на него и говорю:
– Мне кажется, вы, Вадик, не любите русский народ.
Я посмотрел на Вадима. Вечернее солнце как раз заходило за горизонт, и алая полоса заката цеплялась за крыши домов.
Вадим оторвался от кофе, откинулся на стуле и взял в руки зубочистку, которой стал ковыряться в зубах.
– С чего вы взяли, Вячеслав Анатольевич, – Вадик вынул зубочистку изо рта.
– Ну вот вы мне говорили о северной тоске, южной тоске, о русской тоске, о будущем.
Мне не то, чтобы хотелось задеть Вадика, но просто было какое-то абсолютно безнадежное настроение, то ли от жаркой погоды, то ли от выпитой накануне бутылки «Каберне-Совиньон».
– Вячеслав Анатольевич, вы, как всегда, занимаетесь ерундой, – прервал меня Вадик, – хотите, я вам сначала покажу, что я люблю русский народ, а потом, как я не люблю русский народ.
– То есть соберете весь набор штампов.
Мне представилось, что Вадик стоит на трибуне и машет кепкой. Под ним волнуется море голов. В левую сторону он собирает толпы любящих русский народ отдыхающих и отправляет их в санатории. В правую сторону он собирает толпы не любящих русский народ отдыхающих и отправляет их в здравницы, причем и тем и тем абсолютно всё равно, куда ехать в санатории или здравницы.
Я улыбнулся:
– Где есть набор штампов, там всё бессмысленно.
Вадику понравилось моя идея.