Крещение огнем. «Небесная правда» «сталинских соколов» (сборник)
Шрифт:
Рита увидела его совсем неожиданно, не пройдя и метров пятидесяти: немец полулежал, опираясь на локоть и нацелив на нее пистолет. Она не испугалась, лишь вздрогнула от неожиданности и остановилась. Секунды три они смотрели друг на друга, словно гипнотизируя, заставляя один другого подчиниться своей воле: она – чтобы он опустил пистолет, он – чтобы она молчала. Можно, конечно, повернуться и уйти, а потом позвать Завидова, но этот трусливый фриц и так не посмеет выстрелить. И Рита властно скомандовала, по-завидовски:
–
Немец видел, что она без оружия, нагловато ухмыльнулся и предупреждающе поводил пистолетом: дудки, мол, убирайся подобру-поздорову.
Завидов был довольно далеко и вряд ли мог услышать ее голос, но обернулся и обратил внимание, что она чем-то озабочена, крикнул:
– Что там у вас?
– Сюда! – махнула Рита.
В тот же миг немец выстрелил. Она это поняла по вырвавшемуся из дула пистолета огоньку. Что-то тяжелое, сильное ударило ее пониже груди. В глазах засверкали искры, небо опрокинулось, а земля рванулась из-под ног. Еще Рита осознала, что падает. В какую-то черную, бездонную яму…
6
19/VII 1942 г. … Боевой вылет с бомбометанием по скоплению вражеских войск и техники на подступах к Ростову…
(Из летной книжки Ф.И. Меньшикова)
Рита никак не могла понять, где она и что с ней, хотела проснуться, отогнать этот страшный, кошмарный сон, поднимала голову, но сильная боль не только не позволяла сделать этого, но не давала даже разомкнуть век. Душил какой-то знакомый терпкий и неприятный запах. Вспомнила: так пахло в палате, где лежал раненый Шурик… Как она попала туда? Ведь Шурик давно выписался… И голоса какие-то незнакомые, непонятные. Эта страшная головная боль не дает сосредоточиться… И все-таки она разобрала: «Нет, нет… миновал», «Теперь все зависит от организма…», «Будем надеяться…»
Она собрала все силы и разомкнула веки. От боли в голове зазвенело в ушах, перед глазами все закачалось – окна, кровати, стоявшие неподалеку люди. И она, понимая, что снова может потерять сознание, и не желая этого, вынуждена была смежить веки. А когда боль чуть приутихла, не выдержала, посмотрела туда, откуда доносились голоса.
– Наконец-то, – подошла к ней женщина в белом халате и белой косынке с красным крестом. – Значит, будем жить. Только лежите спокойно, ни о чем не спрашивайте и не напрягайтесь. Вы ранены, вам сделали операцию. Все опасности позади.
Подошла еще одна женщина. Рите даже удалось их разглядеть: немолодые, симпатичные женщины, похожие друг на друга. Та, что подошла позже, положила Рите на лоб ладошку, прохладную, приятную. Подержала немного. Рите очень хотелось, чтобы она заговорила, сообщила, куда ее ранило. Но женщина лишь вздохнула, обернулась и сказала кому-то:
– Приготовьте чай. И полный покой. Никаких разговоров,
Женщины ушли. А вскоре молоденькая девушка подсела к ней с чашкой чая и, мило улыбнувшись, заговорила как с малым ребенком:
– Теперь мы молодцом. Сейчас попьем сладенького чайку, и нам станет еще лучше. Ну-ка, приоткрой ротик. Чуть-чуть… Больно? Ну, не надо, я сама.
Девушка аккуратно просунула руку под ее голову, приподняла немного и, зачерпнув чайной ложечкой из стакана светло-коричневой водицы, влила ей в рот. Теплая сладкая жидкость приятно растекалась в груди, проясняла голову. И Рита с жадностью пила каплю за каплей, желая утолить все нарастающую жажду.
Стакан опустел, и девушка ласково сказала:
– Вот и отличненько. Теперь сделаем укольчик – и баиньки.
– Пить, – выговорила Рита, и голова у нее снова закружилась.
– Пока хватит. Вот поспишь – тогда еще принесу.
Руки целы и невредимы, убедилась Рита, только шевелить ими невыносимо больно. А вот ног она не чувствовала. И не только ног – все от груди и ниже было сплошной болячкой.
Сестра сделала укол, и боль несколько приутихла. Рита еще раз попыталась пошевелить ногами, но не почувствовала их.
– Что со мной? – спросила она.
– Как что? Тебя же ранило. В живот. Слава богу, сердце и легкие не задело, так что проживешь сто лет.
Рита уснула. Сколько спала, она не имела представления. Наверное, долго. В палате горела электрическая лампочка, было тихо, лишь в углу кто-то жалобно постанывал.
В палату вошла женщина-врач, та, что прикладывала ей руку ко лбу, за ней – девушка-медсестра со стаканом чая. Врач, как и днем, подержала ладошку на лбу, послушала пульс и, вздохнув, проговорила сама себе:
– Кажется, и в самом деле получше.
Она еще сомневалась! Рите хотелось крикнуть: «Да, да!» Но какое там крикнуть – едва пошевелила языком, в голове зазвенело, как в колоколе, по которому били со всех сторон.
– Ты помолчи, помолчи, – догадалась врач. – Вот вылечим, тогда наговоришься. А пока дела твои не так уж блестящи. И потому лейтенанта твоего – он сегодня приезжал – мы к тебе не пустили. Очень уж он настаивал, прямо-таки рвался, но, сама понимаешь, целоваться вам еще рано. – Врач тепло улыбнулась и заключила: – Любит он тебя. Очень любит.
Потом, пока сестра мерила температуру, поила чаем, у Риты в ушах все еще звучали слова: «Любит он тебя. Очень любит».
Зачем Завидов приезжал? Любит ли? Или все дело в брате? В его поступках – в том, как он укрывал ее в окопе, как не разрешал идти за ним, когда ловили немецкого летчика, – не было никакой фальши, и никаких вопросов, касающихся брата, он не задавал. И глаза его были такие чистые, влюбленные. Нет, он не лгал… Ей очень захотелось увидеть его, услышать его голос…