Крещение огнем. «Небесная правда» «сталинских соколов» (сборник)
Шрифт:
– Проверь, не остался ли в патроннике патрон и как работает спусковой крючок, – посоветовал Пикалов.
Пока Туманов заглядывал в патронник и нажимал на спуск, Пикалов, как опытный фокусник, отработавший до автоматизма каждое движение, заменил приготовленный заранее магазин пистолета Туманова на свой.
– Все нормально? – спросил он с усмешкой. – Хорошо. А теперь проверь патроны. Вытащи из любого пулю.
Туманов выполнил и это указание. Спросил с возмущением:
– Что это значит?
– То, что видишь:
– Кто это сделал и зачем?
– А вот теперь подумай. Кто с тобой ел и спал рядом и почему он это сделал.
Туманов пожал плечами.
– Эта глупая шутка могла плохо кончиться.
– Да. Ваня Серебряный – шутник. Шутя напивается и не является на службу, шутя покидает дежурство. – Пикалов всматривался в лицо Туманова, стараясь понять, какое впечатление производит его сообщение и насколько осведомлен летчик о своем штурмане. – Ты не задумывался, почему ему все и всегда сходило с рук?
– Ну не очень-то сходило. В звании до сих пор не вырос, по службе не продвинулся. А штурман он, сам знаешь, – первый класс.
– Точно, первый класс. И стреляет и бомбит только в «яблочко». А почему его, капитана, назначили в экипаж лейтенанта?
– Какое это имеет значение? Ты же знаешь его грехи. – Александр щелкнул себя по горлу. – Это – во-первых. Во-вторых, я только что прибыл из госпиталя и был свободен.
– В-третьих, вернулся оттуда, из-за линии фронта. Сколько ты там проплутал?
– Неполных три дня.
– И сколько же ты пешкодралом отмерил километров?
– Не пешкодралом, а на мотоцикле…
– Тебе немцы его предложили? – перебил Пикалов, стремясь неожиданными вопросами ошарашить Туманова, заставить его поверить в придуманную легенду.
– Я сам взял. – Туманов нахмурился. Черные брови его сошлись у переносицы, переломились.
«Он и в самом деле Хмурый, – отметил Пикалов. – И, кажется, намеки произвели на него впечатление. Надо окончательно сломить его…»
– И тебе поверили, что ты беспрепятственно катал по немецким тылам, проскочил линию фронта?
– Я не утверждал, что беспрепятственно. При переходе линии фронта меня ранили.
– А где остальные члены экипажа?
– Наверное, погибли.
– Вот видишь, даже ты не знаешь и не уверен. А контрразведчикам позволь и вовсе тебе не поверить. По большому секрету открою тебе одну тайну. – Пикалов на ходу дополнял свою легенду. – Твой бывший воздушный стрелок-радист сержант Рыбин жив. Находится в плену, в лагере под Винницей. – Глаза Туманова широко открылись, и Пикалов прочитал в них недоверие, борющееся со страхом. Он продолжил: – Также по большому секрету сообщу тебе и некоторые его показания. Только не спрашивай пока, откуда мне все это известно, позже узнаешь. Так вот, в своих показаниях Рыбин утверждает, что покинул самолет после того, как увидел, что его покинул командир. Штурман и воздушный стрелок находились
– Ложь! – негромко, сквозь зубы процедил Туманов.
– Я тоже так думаю, что ложь, – поспешил согласиться Пикалов. – Стрелок-радист, скорее всего, выпрыгнул самым первым, не дожидаясь твоей команды, как только увидел, что самолет загорелся. Пока от его показаний никому ни жарко, ни холодно. Но вдруг ему удастся из лагеря бежать или немцы возьмут да выпустят его – говорят, они практикуют такое, – вот тогда дело может осложниться. Тогда ни Петровский, ни Серебряный такими снисходительными, как были до этого, не останутся.
Пикалов сделал паузу, давая время на осмысливание сказанного. Туманов молчал, глядя себе под ноги. Резким движением всунул в кобуру пистолет, зло глянул в глаза старшему лейтенанту:
– Что ты от меня хочешь?
– Хочу помочь тебе и себе. По воле случая мы оказались, как говорят разведчики, «под колпаком». К тебе приставлен Серебряный, ко мне еще кто-то. По законам военного времени разбираться особенно, в чем мы правы, в чем виноваты, никто не станет. Так что лучше нам вовремя смыться.
– Куда?
– Я скажу курс.
Туманов снова задумался. Потом глянул ему в глаза.
– Ты немецкий шпион?
Пикалов понял, что юлить нет смысла. Туманов должен поверить ему, положиться на него. Но ответил уклончиво:
– Зачем же так непочтительно? Разведчик – профессия романтиков, людей смелых, умных и отчаянных. Хочешь попробовать?
– Спасибо. Я и своей романтикой – летной профессией – сыт по горло. Притом, во имя чего и кого рисковать? Гитлер все равно войну проиграет.
– Почему ты так думаешь?
– Потому что Гитлер параноик, хочет превратить людей в обезьян. Ты хочешь стать обезьяной?
– Все это пропаганда. Но если хочешь знать мое мнение, то люди делятся на три категории: умных, сильных и слабых. Первые должны управлять, вторые следить за порядком, третьи – работать. Мы с тобой принадлежим ко второй категории, солдаты, и наше дело – убивать, чтобы уцелеть самим. Грязное занятие, согласен, но другого выхода у нас пока нет. Мне давно все осточертело, и устал я. Очень устал. И хочу пожить хотя бы годок в свое удовольствие. Месяца два-три нас трогать не будут. А потом, я полагаю, война скоро кончится. Надо во что бы то ни стало дожить до того дня. Потому надо лететь. Немедленно.
Туманов покачал головой:
– Никто нигде нас не ждет. Лучше уж сдаться на милость победителя.
– Ни за что. – Пикалов расстегнул кобуру своего пистолета. – Ты полетишь, если даже не хочешь этого. Иначе…
– Не надо. – Туманов повернулся и посмотрел на самолет. Там по-прежнему, кроме техника, копающегося в моторе, никого не было. – Смерти я не боюсь.
Голос его был спокоен и тверд, и Пикалов понял, что угрозами ничего не добьешься.