Крещенные кровью
Шрифт:
– Я, как видишь, «братуха», – усмехнулся Степан. – Значит, вот как нам свидеться пришлось. Ты, предатель Родины и сука, а я… какой ни есть, а патриот её.
– Но-о-о как ты здесь очутился? – спросил Василий, приседая на корточки. – Ты же…
– Да, не подох я в лагерях, как видеть изволишь, – ответил Степан с иронией. – И пришел за тобой, чтобы забрать обратно!
– За мной, значит, – усмехнулся Василий и кивнул на притихшего Яшку. – А этот? Он тоже по мою душу пожаловал?
Не услышав ответа, Василий понял, что его предположение не лишено оснований:
– Ясно. Выходит, Смерш не дремлет. Оригинально они придумали, прислав братца за мной!
– Василий, я прощаю тебя, – устало сказал Степан, глядя на него. – Мне поручено передать, что тебе гарантированы жизнь и свобода. Родина тоже прощает тебе все, что ты успел против нее совершить.
– Хорошо тебе мозги прочистили – раз ты несешь такой бред, – нахмурился Василий. – Нет, ты соображаешь, что говоришь, Степан?
– А ты что, думаешь, поглупел я в лагерях таежных, куда ты засадил меня, «братуха»?
– Все было не так, как ты думаешь, – смутился Василий. – Я только…
– Да брось, не оправдывайся. – перебил его Степан. – Я все знаю… Интересно только, за что ты так со мной? За что ты сломал мою жизнь? Ты ж опозорил меня. Предал! – Он на секунду замолчал, скользнув взглядом по генеральскому мундиру. – Впрочем, о чем это я? Я – так, песчинка… Ты ж страну предал, которая вырастила тебя! Ты память отца нашего предал!
– Говоришь, страну я предал? – вздохнул Василий. – Нет, это страна меня предала. Я служил ей верой и правдой, набивая казну, чтобы она крепла и процветала! Я занимал очень большой пост в ОГПУ, но не протирал штаны в кабинете, а пахал как проклятый! Не мог даже семью нормальную создать. Жена моя, Альбина, мой боевой товарищ, тоже не знала ни сна, ни покоя. И чем же отблагодарила нас страна? Меня занесли в список врагов народа! Хорошо, что я прознал про готовящуюся пакость раньше, чем меня загребли и приговорили к расстрелу!
– Но почему ты не уехал куда-нибудь в другое место? – наседал Степан. – Много эмигрантов мирно живут в других странах. Почему ты пошел в услужение к фашистам, Василий?
– Я поступил так, как посчитал правильным, – ответил брат убежденно. – И тут дело не в предательстве, а в принципах. Я объявил свою войну Стране Советов. Стране и ее руководству, но не русским людям!
– Ты воюешь на стороне злейшего врага Родины, – продолжал напирать Степан. – Ты что, не знаешь, сколько горя фашисты причинили тем русским, о которых ты говоришь? Ты, видимо, очень старался угодить новым хозяевам, что они увешали тебя крестами и генеральскими погонами.
– Я не участвовал ни в боевых действиях, ни в карательных акциях, – пробубнил пристыженно брат. – Я занимался тем, чем и на службе в ОГПУ: искал для немцев ценности…
– Тем самым обогащая рейх, – не удержался и встрял Яшка.
Василий бросил в его сторону злой взгляд и крикнул:
– Бергер, если это чучело еще разинет рот, пристрели его без раздумий и сожалений.
– Вот в этом твоя суть, «братуха», – горько усмехнулся Степан. – Для тебя жизнь человеческая уже не имеет никакой цены… Что случилось с тобой, Васька? Ты только вспомни, как мы росли. Только вспомни…
Он не договорил – закрыв ладонями лицо, громко зарыдал. Сердце Степана разрывалось от боли – та требовала выхода.
Василий тоже украдкой смахнул слезу. Горе брата глубоко задело его сердце. Он достал сигарету и зажал ее губами.
– Скажи, брат, как ты мог так поступить? – недоумевал Степан, глядя на него. Голос его стал тих, но строг.
Василий не расслышал – он неуклюже чиркал зажигалкой. Степан спросил громче:
– В кого ты превратился, братишка? Разве тебя не мучает совесть?
Василий молчал, словно собираясь с мыслями.
– Почему ты стал врагом?
И снова без ответа: Василий курил и смотрел себе под ноги.
– Что тебе сделали русские люди, скажи? – не унимался Степан.
Наконец Василий махнул рукой и, подавшись вперед, прошептал:
– Обратного пути у меня нет, слишком далеко все зашло.
Но Степана провести было трудно. Он видел: Василий уже завелся, у него дрожат руки. «Нет, не годится, чтобы между нами оставалось что-то, – думал Калачев. – Я люблю его, но не понимаю. Однако спорить и обвинять обязан! Потому как жизненные позиции у нас разные…» Степану очень хотелось верить: брат сейчас остынет и осмыслит его слова.
– Брось дурить, Васька. Не таков ты!
Тот отбросил окурок и приподнял голову.
– О чем ты?
– Я хочу, чтобы ты одумался и вернулся со мной.
Василий как-то странно улыбнулся, и Степан догадался, что уговоры не нашли отклика в его сердце.
– Знаешь, а ведь ты был прав, – начал Василий, ухмыляясь. – Это по моей воле тебя оклеветали, осудили и бросили в тюрягу.
– Знаю, – Степан не понимал, зачем брат снова вернулся к этой теме и куда он клонит.
– А ты выжил и пришел за мной. Какие только зигзаги жизнь не выкидывает!
– Я тоже так думал, когда лес валил. Зол был на все, но не сохранил ни на кого обиду.
– Врешь! – неожиданно вспылил Василий. – Те, кто тебя послал за мной, отлично знали, что я не вернусь! Тогда ты должен был бы меня убить? Верно?
– Наверное, да, – пожал плечами Степан. – Но сейчас, после нашей встречи, я скорее пущу пулю себе в лоб, чем выстрелю в тебя!