Крещенные кровью
Шрифт:
– Нужда заставила, Аверьян, – начал гость вкрадчиво, сквозь полумрак пытаясь разглядеть лицо Калачева. – А время не пощадило тебя, верно говорю?
– Гляжу, не нашенский ты, не деревенский, – заметил хозяин, проведя рукой по морщинистому лицу. – А вот голос твой мне будто бы знаком.
– Что ж, я помогу тебе вспомнить, – усмехнулся приезжий и осветил свое лицо чадящей лампой. – Ну так что, узнаешь?
Старик внимательно смотрел на него, и было видно, что силится вспомнить.
– Из ГПУ ты, я вижу, – сказал наконец Аверьян, перестав морщить лоб и напрягать память. – Сын прислал или за мной приехал?
– Да нет, я приехал просто навестить тебя, а не за тобой, – поспешил заверить его гость. – Захотелось увидеться после долгих лет разлуки, а ты даже не узнаешь, кто я есть такой.
– Ну, узнал бы, так что с того? – вздохнул старик. – Радости ты мне все одно не доставишь. Стар я уже, и все теперь в тягость. Вроде жил как и не жил. Ни счастья, ни радости. Так ты-то чего ко мне заявился? Забрать – так забирай. Нет – так нет…
– Ты не на форму, а на меня гляди лучше, Аверьян, – повысил голос гость. – Когда-то мы с тобой… Моложе я был, малец совсем. Тогда мы с тобой в лавке торговали. Я у тебя помощником был, ну, вспоминай давай.
Аверьян поднял на мужчину глаза, и тот заметил, как они оживились. В зрачках появился блеск, лицо утратило былое безразличие. Старик сложил перед собой на столе руки, сцепил пальцы и, набрав полную грудь воздуха, едва не закашлявшись, резко выдохнул:
– Так и есть, Васька ты Носов, кажется. Егора Мехельсона племяшка!
– В самую точку попал, варнак старый, – самодовольно улыбнулся гость. – Да, я тебя понимаю. Трудно теперь меня узнать, сколько времени минуло…
Удивление Аверьяна прошло быстро, и на смену ему тут же пришли настороженность и подозрительность. Он сжал ладони в кулаки.
– Одно непонятно мне, Васька, почто ты в форме ко мне заявился? – спросил старик, сдвигая к переносице седые брови. – И с каких это пор скопцов стали в ГПУ на работу брать? А может, чудо сотворилось и у тебя новые муди отросли?
Вместо ответа Васька рассмеялся:
– А может, это у тебя они отросли и ты не дурень, а мудак старый?
– Да-а-а, про эдакие чудеса слыхивать не приходилось, – старик остался тверд. – Да по возрасту моему оне теперя мне и не к чему. Так чего тебя ко мне привело? Помнится, мы с тобой в родстве не состояли и дружбу не водили?
– Эх, что было, то прошло, – вздохнул мечтательно Носов. – Все быльем поросло. Был у нас корабль, и кормчий был. Да вот только кормчего ты погубил, и кораблик наш ко дну пошел не без твоей помощи. Не мог он без кормчего существовать, так ведь, Аверьян?
– Я так понимаю, что ты спрос с меня чинить за кормчего пожаловал? – усмехнулся старик. – Что ж, я и смерть готов принять, ежели хочешь. Только вот в кончине Ивашки Сафронова греха на мне нет.
– Есть ли, нет ли, какая теперь разница, – махнул, ухмыляясь, рукой Васька. – Подох Ивашка, и черт с ним! Вот только… – он мгновенно сделался серьезным, – только золота много после него осталось, так ведь? Не мог он с собою забрать его…
Аверьян слушал гостя и тихо барабанил по столу пальцем. Он был в смятении, но старался, чтобы Васька не заметил этого.
– Чего умолк, Аверьян? – спросил Носов. – Только не сбрехни мне, что про золото то ничего не знаешь. Я слышал, как тебе Анька, умирая, исповедовалась. Вот тогда я и узнал, что Ивашка Сафронов отцом ей приходился. А еще узнал, что кормчий наш долбаный оскопленным никогда и не был. Он только людей калечил, чтоб власть над ними возыметь. Тогда и мы с тобой под раздачу попали и без мудей остались.
– Что ж, было дело, не убереглися, – кивнул Аверьян.
Он замолчал и закрыл лицо ладонями. Васька некоторое время с надеждой смотрел на старика, но когда понял, что тот больше ничего не скажет, вскипел и, вскочив с табурета, принялся расхаживать по избе.
– Анька, помирая, тебе еще про какую-то Библию говорила, – выкрикивал он на ходу. – Я хорошо все слышал и запомнил, мать твою. Когда ты ей книжку подал, она из нее фотографию вынула. А на снимке том Анька была еще девчушкой сфотографирована, вспоминаешь?
Аверьян поднял глаза на остановившегося напротив Носова:
– Хорошо, пусть будет так, как ты говоришь. Но ведь нет той фотографии. Я же ее в огонь бросил!
– Бросил, да не добросил! – истерично рассмеялся Васька. – Карточку ту ветром из огня вынесло и прямо мне под ноги! Это судьба, так ведь?!
Прежде чем ответить, Аверьян в задумчивости поскреб подбородок:
– Ну так радуйся, что счастье тебе привалило. Я от него отказался, бросив карточку в огонь, а она к тебе прилетела…
– Вот и я говорю, что судьба это! – воскликнул возбужденно Носов. – Только подпортил ее огонь малость. Лишь Анька на снимке осталась, а вокруг… Все, что вокруг нее на снимке было, все обгорело. Ни яблони, ни дома…
– Выходит, ты в дураках остался, – впервые за время беседы улыбнулся Аверьян. – Судьба вовсе не одарила тебя, а, посмеявшись, обманула твои надежды!
Глаза Васьки сузились, и он от досады скрипнул зубами.
– Это еще бабка надвое сказала, – прошипел он зло и угрожающе. – Ты плохо меня знаешь, старик! Я прошел такую жизненную школу, что тебе и не снилось!
Он вернулся на свое место за столом и уставился на Аверьяна тяжелым взглядом, подперев подбородок кулаками.
– Жизнь людей учит, – покачал головой старик. – Прости, Васька, но, похоже, тебя она ничему не научила. Я помню, каким ты был раньше. А каким я вижу тебя теперь? Нутром чую, злодеем ты вырос, и ко мне разузнать про золото явился, а не понаведать и не поговорить о былом.