Крещенные кровью
Шрифт:
Носов покосился на Аверьяна и неожиданно громко захохотал:
– Тебя-то чему жизнь научила? Без мудей остался и что? Хочешь сказать, что во благо сее тебе пошло? А может, ты жить лучше стал? Насколько вижу, ты бедняк распоследний! Укажи мне то место, где золото скопцов припрятано, и я по-царски отблагодарю тебя за это!
Аверьян поджал губы, закрыл глаза и свел к переносице брови.
– Не об том думаешь, Васька, – сказал он угрюмо. – Золото, конечно, металл редкий, драгоценный. Но все зло на земле от него исходит. Попади клад скопцов тебе в руки – пропадешь ты, поверь мне. Ум за разум зайдет, и все. Проклято золото то, так как на крови людской собрано.
Носова словно хлестнули нагайкой по лицу, кончик носа побелел, а глаза загорелись недобрым огнем.
– Я не просил тебя, старик, уму-разуму меня учить, – заговорил он высокомерно и заносчиво. – Я знаю, как распорядиться золотом скопцов. А в крови оно перепачкано или нет, мне плевать. Даже если что к нему и прилипнет, то без труда отмыть можно.
Носов с вызовом посмотрел на Аверьяна, но тот молчал, закусив нижнюю губу, и не мигая смотрел в одну точку.
– А крови я много повидал на веку своем, – продолжил Васька. – За те годы, что мы не виделись, я и Крым, и Рым прошел… Когда скопцы разбрелись кто куда, я один остался. Денег нет, жрать нечего. Но помирать я не собирался. И когда голод довел меня до ручки, я взял ломик да и подломил магазинчик нэпманский…
Носов замолчал и посмотрел на приунывшего собеседника, но тот ничего не говорил. Они долго молчали, глядя в полумраке друг на друга. Аверьян понимал, что перед ним сидит жестокий, хитрый и коварный человек, пытающийся втянуть его в грязное дело. А Васька знал, что старик никуда от него уже не денется, и выбирал момент, когда поднажать посильнее и выдавить из «этой развалины» все, что нужно.
– Посадили меня тогда, – усмехнулся Носов и продолжил: – Надолго. А в лагерях мне много чего повидать пришлось. И сапоги кирзовые шил, и лес валил… Все делал, пока воры не пригрели. А потом я от работы увиливать наловчился: законы воровские не позволяли тяжелее ложки ничего поднимать. Воры, когда узнали, что оскопленный я, поначалу изгоем меня сделали и едва не опустили в петушатник. Но я быстро смекнул, что делать надо. Навешал пахану смотрящему лапши на уши, будто на мину наступил. Поверили… Много я в лагерях повидал, старик, и многому сподобился. К виду крови привык и ненавидеть научился. А еще… еще я стал ценить жизнь и выживать в любых условиях. Воры даже короновали меня. Но законы их не устраивали меня, хотя я делал вид, что счастлив от оказанного доверия. Воры на общак живут, на котел общий, значится. А мне жизнь такая не по нутру. Я не хочу большую часть своей жизни провести в лагерях и тюрьмах. Жить я хочу богато и припеваючи. Но только не здесь, не в Стране Советов, а там, где можно жить свободно, хорошо и так, как тебе вздумается!
– Гляжу, жить тебе хочется гораздо лучше, чем говоришь, – сказал Аверьян, почти не раскрывая рта.
Васька видел, что его слова не нравятся старику, но продолжал говорить назло, решив выложить все, с чем пожаловал.
– Да. Быть богатым и жить так, как хочу, мне позволит золото скопцов. И я найду его, клянусь чем угодно. С твоей помощью или нет, но найду!
Аверьян наблюдал за гостем и сравнивал с тем, каким тот был раньше. Малец Носов был скуповат и жаден в меру. А в кого он превратился теперь?
– Какой помощи ты от меня дожидаешься? – спросил Аверьян, морщась от боли: тело его ломало и тревожил озноб, видимо, начиналась лихорадка.
Лицо гостя напряглось, глаза хищно сузились, и он перешел на зловещий шепот:
– Сделай, что я тебе скажу, и я… я облегчу твою старость. Доживать свой век будешь у Христа за пазухой!
Васька торопливо вытащил из нагрудного кармана кителя обгоревшую фотографию Анны Сафроновой и положил ее на стол перед Аверьяном. Старик кивнул, но промолчал. Он с жадностью разглядывал фото умершей девушки, которая заменила ему когда-то и мать, и отца, и жену. Анна была его другом, и Аверьян всю жизнь корил себя за то, что не смог уберечь ее от страшной преждевременной смерти. Он не раз горько сожалел, что выбросил фото в огонь, а теперь… Его глаза снова видели милое личико маленькой Анюты, а пальцы нервно гладили карточку.
– Но-но-но, – встрепенулся Носов и быстро отодвинул фотографию подальше от Аверьяна. – Осторожнее с ней. Я эту фотку всю свою жизнь у сердца ношу. И в беде, и в радости она при мне. А ты чуть не попортил ее своими крючками, балбес старый.
Аверьян с трудом отвел взгляд от девочки и смахнул навернувшиеся слезы.
– Чего ты хочешь от меня, шкура лагерная? – спросил он хриплым от волнения голосом, хмуро и враждебно посмотрев на гостя. – Карточка у тебя, вот и ищи свой клад сколько влезет.
– Чего я хочу, спрашиваешь? – Васька достал из планшетки листок и карандаш. – Сейчас немного рисовать будем, не обессудь.
Он разместил на листе фотографию, вложил в дрожащую руку старика карандаш и ткнул пальцем чуть выше головы Анны.
– Вспомни, что еще было на карточке, когда она целой была, – попросил он вкрадчиво. – Как сейчас помню слова умирающей: «Под яблоней, что слева от меня, клад отцом закопан. Там золота и бриллиантов на десять мильенов!»
– Да-а-а, – подивился Аверьян. – Память у тебя цепкая. Только вот у меня она старческая и никчемная. И я не помню, что еще на фотографии было. Сколько времени с тех пор прошло…
Ваську, видимо, несколько обескуражил его ответ, и он, сжав кулаки, предостерег:
– Советую не кобениться, а вспомнить, хрыч старый. Иначе я подсоблять тебе кулаками начну. Одно из двух тогда: или я дух из тебя вышибу, или правду!
– А я вот взял и испужался, – усмехнулся Аверьян. – Да мне плевать как на тебя, так и на твои угрозы, уразумел? Ежели бы я и помнил, что еще на карточке было, все одно бы не сказал.
Рука Носова невольно замахнулась для удара, и ему потребовалось немалое усилие, чтобы сдержать эмоции и не ударить старика по лицу.
– Вижу, ты нарочно злишь меня, паскуда, – многообещающе ухмыльнулся Васька. – Хочешь проверить мое терпение?
– Ничуть не бывало, – отозвался Аверьян. – Как есть, эдак и говорю. Я не помню ничего за Аннушкой. Не то лабаз какой-то, а может, и церковь с куполами золочеными.
– А яблоня? Яблоню нарисуй, что слева от девки росла, – оживился Носов.