Крещенные кровью
Шрифт:
Калачев и его сокамерник буквально приросли к дереву.
Один из скопцов величественной походкой проследовал к стволу дуба и стал ходить вокруг него, пританцовывая и что-то напевая. Его голос становился все громче и громче, так что стали понятны выкрикиваемые слова. Слова напоминали печальное пение, но в них чувствовались такая глубина и сила, что толпящихся слушателей начал охватывать экстаз. Четверть часа спустя уже все приняли участие в дикой пляске.
Увиденное внушало Степану и Яшке чувство, граничащее с восторгом и умилением. Они оба будто утонули во времени и невольно попали под таинственное влияние обряда. «Ой, Дух!» гремело над усадьбой, вгоняя в дрожь. «Так вот почему они не выпустили собак, – подумал Степан, восхищаясь грандиозным зрелищем. – Вот, значит, какие они – радения скопцов! Отец не раз рассказывал о них мне и брату, но тогда и представить было трудно, как это так трогательно и великолепно!»
Когда мужчины пришли в себя, под деревом оказалось пусто. Лишь один человек все ещё стоял у ствола, задрав кверху голову.
– Эй вы, слезайте! – приказал он строгим окриком. – А то подсоблю вам при помощи вот этого…
Послышался щелчок затвора. Степану и Яшке ничего не осталось, как подчиниться. Не перебросившись ни словом, они стали спускаться вниз.
Спрыгнув на землю, Калачев не удержался на ногах и упал на колени. Поднимаясь, голову его расколола резкая боль, и он потерял сознание.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил кто-то хриплым голосом.
– Где я?
– Ты в том месте, куда давно напрашиваешься. Так скажешь мне или нет, как себя чувствуешь?
– Я себя никак не чувствую. Я даже не уверен, что еще жив.
– Жив, раз меня слышишь. И в своем уме, раз разговариваешь.
Снаружи послышались легкие шаги, потом заскрипели петли, и дверь открылась. Степан попробовал разомкнуть веки, но не смог. К нему подошли и помогли подняться. Кружилась и страшно болела голова.
Одетая в серую рясу женщина посторонилась, пропуская выходящих из подвала Степана и человека, поддерживающего его при ходьбе. Затем они пошли по двору. Каждое движение, каждый шаг давались Степану с трудом. Ему тяжело было дышать. Если бы не помощь, он давно бы свалился на землю. Дикая боль в голове мешала сосредоточиться. Степан не мог вспомнить, что с ним случилось, к горлу подступила тошнота, а желудок сдавил спазм.
Когда его ввели в дом, Калачев потерял сознание, прийдя в себя только от ушата воды. Он глубоко вздохнул и попытался приподняться. Сидевший рядом человек тут же склонился над ним:
– Чего, очухался, легавый?
– Да… – несколько озадаченно ответил Степан и поморщился от возвращающейся головной боли.
– А ты, наверное, и есть сын Аверьяшки Калачева? – спросил вдруг незнакомец. – Рылом уж очень схож с батькой своим…
– А ты, наверное, есть Васька Носов, – Степан догадался, кто перед ним. – Ты чертов скопец, который убил моего отца!
– Нет, я не убивал его, – ответил Носов, выпрямляясь. – Я просто хотел вразумить его и вернуть память, а он взял да и… Ты уж извиняй, не рассчитал малость.
Степан с трудом поднял руку, чтобы схватить обидчика, но, как оказалось, обессилел настолько, что не смог удержать ее на весу.
– Будя, не хорохорься, – усмехнулся Васька, заметив его жест. – Давай-ка встать тебе подсоблю. Малеха покалякать с тобой желанье имею.
Мужик, который привел Степана из подвала, замер истуканом у двери, скрестив на груди огромные руки. Повинуясь суровому взгляду Носова, он быстро подошел к пленнику, легко поднял его с пола и усадил на табурет.
– Позади стой и гляди, чтобы не упал, – приказал Васька, а сам сел напротив Калачева. – Твои товарищи уже подъезжают к моей обители или чуток задержатся?
– Тебе-то какая разница, – ухмыльнулся Степан. – Не сегодня, так завтра тебя все одно придавят к ногтю, сволочь!
– Это еще бабка надвое сказала, – Васька смотрел на него не мигая.
– Брось, не юродствуй и не надейся ускользнуть, про тебя ОГПУ все известно…
– Может быть, и известно, да проку в том мало.
– Да, конечно, ты же всемогущий «кормчий»! Любовался ночью вашими чертовыми радениями… Но ты и за них ответишь, пес поганый.
С сосредоточенного лица Васьки сходило любопытство, губы упрямо сжимались, глаза сужались. Он смотрел на Калачева, не произнося ни слова.
– Чего таращишься, паук бородатый? – спросил Степан с издевкой, тоже буравя Носова взглядом. – Людоедам, которые для тебя людей калечили, конец! Банде Проньки, похоже, тоже амба! Земля у тебя под ногами горит, скопец поганый. Хоть ты и «Христом» себя мнишь, а на деле…
– Ну, договаривай? – угрюмо потребовал Васька, как только Калачев замолчал от приступа чудовищной головной боли.
– Я все сказал, – простонал Степан.
Неизвестно откуда в комнате появилась монахиня, которая привела Калачева из подвала.
– Оставь его, – сказала она тихо, но так внушительно, что Васька сразу же замолчал и отвернулся.
Этого Степан никак не ожидал.
– Ты напрасно ведешь себя вызывающе, – продолжила женщина в сером. – Мы вынуждены задавать тебе такие вопросы. Нас беспокоит наша безопасность, и с этим ты должен смириться.
– Знаете, господа бандиты, а меня не волнует ваша безопасность, – морщась, процедил Степан. – Вы за многое должны ответить, и я никак не дождусь, когда наступит эта минута.
– Если у тебя все, то меня послушай, – заговорила «монашка». – Зла тебе мы не желаем. Твое появление в усадьбе говорит о том, что на службе у тебя не все благополучно. И это подтвердил Яшка-хромой, который бежал с тобой из-под стражи. Он сказал, что, как в сказке, открылась дверь камеры и… А он и не знал, что ты следователь ОГПУ, Степан Аверьянович…