Крещенский апельсин
Шрифт:
– Исключено, Олюшка. Ты же знаешь, – господин Либид легонько потеребил каштановую прядь над ухом, – я пользуюсь услугами личного куафера. На дом вызываю. Мне не нравится антисанитарное состояние городских салонов…
– Но почему же мастер этого салона нарисовал твой портрет? – упорствовала Ольга.
– Покажите этот шедевр, – господин Либид повелительно протянул руку к Тернову. Взяв вынутый из портфеля листок, он изобразил брезгливую гримасу. – Разве ж это портрет? Разве у меня такие маленькие глаза? Разве я такой короткошеий? Нет, нет и нет.
– Но стрижка, усы, борода, – начал Тернов.
– С такими стрижками половина столичных мужчин живет. – Эдмунд возвратил дознавателю листок. – А знаете, почему? Потому что наши мастера, вместо того чтобы развивать парикмахерское искусство, придумывать новые фасоны стрижек, извлекать из клиентов их индивидуальность, Репиными себя возомнили. И оболванивают всех под одну гребенку.
– Хорошо, – оскорбленный Тернов спрятал злополучный рисунок в портфель. – Но от сговоpa с Чумниковой вам отпереться не удастся. Барышня во всем призналась чистосердечно.
– Не понимаю, о каком сговоре идет речь? – Эдмунд изумленно поднял брови. – Я приходил к ней, и даже с цветами. По поручению благотворительного общества «За права рыжих». Я его президент. Правление еще неделю назад составило список тех, кому надо предоставить помощь. Есть там и Чумникова.
– Но барышня показывает, что вы уговорили ее вести тайные записи телефонных разговоров господина Гарноусова с его любовницей! – воскликнул Тернов. – И заплатили ей за записи.
– Повторяю еще раз, – терпеливо объяснил Эдмунд, – деньги были благотворительные. Что касается каких-то мифических записей – полный вымысел. Говоря юридическим языком – клевета. И господин Гарноусов для меня интереса не представляет, слишком мелкая сошка.
– Тогда объясните нам, пожалуйста, с какой целью клевещет на вас телефонная барышня? – подал голос Лапочкин, убирая ноги с прохода, ибо в приемной появился Данила с подносом в руках, и в воздухе поплыли волны аппетитных ароматов: селедочки, лука, маринованных корнишонов…
– Очень просто, господин Лапочкин, – охотно откликнулся господин Либид. – Девушка полна тайных страхов. Живет в мире вымыслов. Что она видит? Голова ее забита множеством бессмысленных человеческих голосов, к тому же у нее нет сердечного друга. И бедняжка вечерами глотает английские любовные романы – единственное, что оставили ей разорившиеся родители, хорошей фамилии, кстати. И усердно посещает синема, а вы же знаете, какие бездарные мелодрамы показывают в «Иллюзионе»? «Рукой безумца», «В сетях порока», «В лапах дьявола»…
– Ах, зачем же ты мне не сказал об этой грустной истории, Эдмунд? – горестно воскликнула госпожа Май, держа рюмку с водкой. – Я тоже хочу проявить милосердие! Я бы изыскала возможность бесплатно поместить брачное объявление для мадемуазель Чумниковой! Впрочем, еще не поздно, в ближайшем же номере и помещу! Любовь спасет несчастную, поскольку, как я поняла, она уже на грани помешательства: выдумывает всякие жуткие истории, даже про своих благодетелей.
– Госпожа Май – человек необыкновенной доброты, – господин Либид приятно улыбнулся Тернову. – Так и стремится кого-нибудь облагодетельствовать. У нее у самой в редакции трудятся две бедные барышни.
– Но с завтрева им жалованье повышено! – встрял Данила, обносящий гостей водкой и закусочкой.
– Вот видите! И сироту казанского Самсона пригрела. Воспитывает, не дает лоботрясничать, – заметил господин Либид.
– В университет заставила явиться, – горделиво добавил Данила.
– Не смущайте меня, – зардевшаяся госпожа Май кокетливо повела головой. – Это мой долг, я и так беспокоюсь, что юноша еще до сих пор не вернулся. Но коли мы разрешили все возникшие недоразумения, предлагаю выпить. За ваше здоровье, господин Тернов! Вас ждет прекрасное будущее. Вы так энергично ведете следствие, и так нестандартно… изобретательно, с изюминкой…
Тернов крякнул и, опрокинув в рот содержимое рюмки, закусил ломтиком селедки, помещенной на крошечный квадратик булки.
– Я, кстати, не успел еще поблагодарить господина Тернова за проведение дознания об иголке в апельсине. Слушая его высокопрофессиональные вопросы, я думал, как много на Руси талантов… Если бы их на дело направить… А иголка, что? Пустяк. Верно, метрдотель лгал и все-таки начиняет корольки анилином для придания им цвета. Или закупает фрукты не у Елисеева, а на Сенном. Но скрывает, чтоб репутацию заведения не портить.
– Вот поэтому английская литература родила детектив, а русская нет, – засмеялась Ольга Леонардовна, в ее темных глазах прыгали веселые искорки. – Какие у нас преступления? Одна видимость. А по сути – все труха какая-то…
Тернов встал, поставил рюмку на поднос.
– Благодарю вас, дорогая Ольга Леонардовна. – Дознаватель старался соблюсти нужную пропорцию сухости и мягкости, чтобы не выдать своего поражения. – Признателен вам за ваши усилия, направленные на помощь следствию.
– Всегда рада вас видеть, – лукаво улыбнулась красавица-редакторша. – Заглядывайте при случае.
Пожав руку господину Либиду, Тернов в сопровождении Лапочкина покинул приемную редакции «Флирта».
В полном молчании сыщики доехали до казенного дома на Литейном.
Возле дверей терновского кабинета сидел мужик в тулупе. Завидев должностных лиц, он поднялся, и Лапочкин опознал в нем дворника, выдавшего ему подозрительную галошу.
– Разрешите обратиться. – Дворник вытянул руки по швам.
В глазах Лапочкина мелькнула надежда.
– С чем пожаловал, братец? Говори?
– Вторую галошу принес. Совсем народ обнаглел. Из любой квартиры галошами швыряются. Так и прибить недолго.
Тернов оторопело смотрел на протянутую обувку.
– Заметил, из какой квартиры бросили? – спросил Лапочкин.
– Никак нет, темно ведь, – ответил дворник. – Принес опять вам, а вдруг сгодится.
Лапочкин, одобрительно похлопав дворника по плечу, вошел за Терновым в кабинет. Он знал, какая мысль буравит сейчас измученное сознание следователя: если кто-то из дома потерял первую галошу, а потом выбросил в досаде вторую, значит, галоша не имеет отношения к нырнувшей под арку женщине-убийце. Значит, стрелявшая женщина скрылась в другом направлении. Тогда зачем Самсон Шалопаев указал на колченогую бабу, нырнувшую под арку?