Крест и клинок
Шрифт:
— А как же, еще как слышал! Каждый испанец слышал о нем, — развеселился Диас, взял свою шпагу и бросил ее на стол. — Вот тисон, хотя в Кастилии мы произносим это слово как «тизон». Это имя меча, самого прославленного меча в нашей истории. Наш величайший герой Эль Сид владел двумя мечами: один назывался Тизон, а другой — Колада. Каждый мальчишка-школяр зубрит наизусть «Песнь о моем Сиде». Я и то по сей день помню такую строчку, — и он картинно выбросил вперед руку и продекламировал: — «Стоит тысячи золотых монет великий меч Тизон».
— Какое отношение Сид имеет к этой шпаге?
Диас удивленно уставился на Гектора.
— Ты не знаешь истории Сида?
— Нет.
— Шесть сотен лет тому назад своими Тизоном и Коладой он помог изгнать мавров. Как говорится в предании, каждый меч была вполовину длиннее мужской руки, и клинки у них было столь широки и тяжелы, что один только Сид мог орудовать ими в битве.
— Тогда мне кажется странным искать тизон в конюшне благочестивого исламского владыки. Уж если этот великий меч где-нибудь и хранится, так в оружейной или во дворце Мулая. Только вчера Маймаран показывал мне разные трофеи, которые Мулай выставляет напоказ, похваляясь победами над христианами.
Диас скривился.
— Наверное, взял их в испанских городах, которые захватил на севере. И все равно, единственный способ разгадать эту загадку — пойти самим на конюшни и посмотреть. Если Шон тебя отпустит, можно сходить прямо сейчас. Дай только допить.
Армия служителей и конюхов была занята тем, что устраивала лошадей на ночь, когда Гектор с Диасом явились на конюшни. Воздух был тяжел и напитан едкими запахами конюшни, два десятка рабов стелили свежую солому и разносили ведра с водой, наполняя поилки. Слышался стук копыт и фырканье коней, с нетерпением ждущих вечерней кормежки. Диас провел Гектора прямо к главному конюху, маленькому морщинистому мавру лет семидесяти, да к тому же сильно хромавшему (охромел он, по словам Диаса, неудачно упав с лошади).
— Хадду родом из пустынного племени, которое славится особенным умением выращивать жеребят и ходить за лошадьми. Он здесь с того самого дня, когда Мулай начал строить эти конюшни. Недавно Мулай пожелал сделать Хадду вельможей, знатным человеком, в награду за службу. Но Хадду отказался. Он сказал императору, что не хочет быть вельможей. Мулай было впал в ярость за такое пренебрежение — ты же сам видел, как у него глаза наливаются кровью, — но Хадду добавил, что лошадей он предпочитает людям, а поскольку Мулай, как тебе известно, любит своих кошек больше, чем слуг, то он только рассмеялся и пошел прочь.
Только вот беда: главный конюх никак не мог понять, чего от него хотят гости. Гектор с Диасом по очереди пытались растолковать ему суть дела, но не преуспели. Хадду переводил взгляд с одного на другого, все больше недоумевая.
— Тисон? Тизон? Тисонни? — повторял Гектор, произнеся это имя на все лады, какие только мог придумать. — Казначей императора сказал мне, что нашел слово «Тизон» в своих книгах, и это как-то связано с какой-то лошадью.
— Ничего не знаю ни про какого Тизона, — отвечал главный конюх, — а все, что касается лошадей его величества, можно найти в отдельной конюшне, отведенной для лошадей его величества. Пойдем туда, и, может быть, там найдется ответ.
Все трое прошли к императорской конюшне, которую Гектор помнил со своего первого посещения. Хадду повел их вдоль длинного ряда открытых стойл. Животные с любопытством смотрели на них, насторожив уши и поворачивая головы вслед. Хадду часто останавливался, чтобы погладить какую-нибудь лошадь по носу или почесать между ушами. Он знал имя и происхождение всех лошадей и безостановочно говорил о характере каждой и об ее истории. Эта лошадь поступила от амазихов, следующая была подарком от халифа Египта, третья — очень старая, суставы у нее закостенели, но ведь она побывала в Мекке и стала священной. В конце концов они подошли к последним стойлам, в которых, как объяснил Хадду, содержались личные верховые лошади императора. Этих лошадей тренировали и держали всегда наготове, чтобы Мулай мог в любое время сесть в седло, если ему понадобится проехаться в процессии или отправиться по государственным делам. Гектор с Диасом переглянулись и рассыпались в похвалах главному конюху — как прекрасно он содержит этих лошадей. Только когда они добрались до последнего стойла, Диас вдруг остановился, хлопнул себя по лбу и торжествующе воскликнул:
— Какой же я дурень! Вот что имел в виду Маймаран.
И, повернувшись к главному конюху, спросил:
— Давно ли у вас эта лошадь?
— Года два. Это совершенно необычный конь, один из любимчиков его величества. Ему пришлось заплатить за него очень большие деньги, потому что такие лошади встречаются очень редко. А этот жеребец оказался не только красавцем, но еще и умницей. Истинный бриллиант.
Диас посмотрел на Гектора.
— Я слишком увлекся разговорами о великом мече Сида. На самом же деле тот, кто сделал запись в книге, которую показал тебе Маймаран, видимо, мало что понимал в лошадях. Он написал «тизон», а правильнее было бы написать «тисандо». Оба эти слова имеют отношение к пеплу или золе. Ты помнишь вечер фантазии? Мулай ехал на трех лошадях во главе своего эскадрона. Это было великолепное зрелище, и я помню, как один из всадников с восхищением говорил о «тисандо». Я не понял, о чем он толкует, а он объяснил, что это словечко из испанских колоний и означает оно некую редкую масть. А вот эта лошадь именно такой, небывалой масти. Посмотри сам.
Гектор подошел к стойлу. Он оказался лицом к лицу с красивым жеребцом, который, высоко подняв голову, уставился на него умными блестящими глазами. Это было создание крепко сложенное, с мощной грудью и коротким крупом, со стройными ногами и аккуратными маленькими копытами. Каждая линия его тела говорила о резвости и выносливости. Но что действительно обращало на себя внимание, так это шкура лошади. Она была начищена до блеска. Основной цвет — бледно-серый, а по нему рассыпаны во множестве маленькие черные пятна. Это была та самая лошадь, на которой скакал Мулай Исмаил, когда участвовал в фантазии.
— Я мог бы избавить вас от посещения конюшен, — заметил Бурдон, когда они вернулись в оружейную Шона Алллена и рассказали о своем походе. — Лошадь в пятнах называется по-французски «тисон». Я это знаю потому, что когда-то работал в трактире на окраине Парижа. Я был всего лишь юнец и самый последний из последних, так что на мою долю доставалось чистить камины и очаги. Иногда мне приходилось взбираться аж до середины трубы, чтобы ее вычистить. А у одного из местных аристократов, виконта, была собака такой же пятнистой масти, и ее научили бежать рядом с каретой, когда виконт выезжал из своего замка. Просто ради похвальбы, потому как на эту собаку все глазели — она была белая и в черных пятнах. Иногда виконт останавливался в нашем трактире подкрепиться, и, помню, одному из слуг очень нравилась эта собака. Он все гладил ее и таскал для нее лакомые кусочки. Да придумал ей собственное имя, от себя то есть. Он называл ее Тисон и говорил, что ее хозяин должен заиметь лошадь масти тисон под пару этой собаке. А иногда он ради шутки и меня кликал Тисоном, мол, у меня кожа горожанина, белая, как мука, и замарана сажей и копотью.
В этот миг дверь в кабинет Аллана распахнулась, и в комнату ворвался друг Диаса, Роберто. На лице его было написано ликование.
— Его поймали! — объявил он. — Поймали того громилу, похожего на обезьяну, который сбежал от нас. Я только что услышал.
— Якуп, да? Начальник гребцов, чтоб ему гнить в аду, — сказал Бурдон, когда Гектор перевел ему новость, принесенную испанцем. — Это надо бы отметить. А ты, испанец, рассказывай, только не тараторь, чтобы Гектор успевал пересказывать.