Крест и клинок
Шрифт:
— Сколько времени ты пробыла здесь? — хрипло спросил он.
Но ответили ему вопросом.
— Что случилось с тобой? И с остальными?
— Нас продали в рабство в Алжире. Я не знаю, что сталось с остальными дальше, а я работал у одного турецкого капитана, не очень долго, а потом попал на французскую галеру. Теперь я здесь, в Мекнесе.
— Ты по-прежнему раб?
— Нет. Я не раб. Я здесь с друзьями, и, может быть, нас когда-нибудь отпустят. И тогда я заберу тебя с собой, увезу отсюда.
Воцарилась
— Это невозможно.
— Нет, возможно, — с пылом возразил Гектор. Теперь он чувствовал себя лучше и был больше уверен в себе. — Император обещал отпустить тебя, если я и мои друзья хорошо ему послужим.
Казалось, Элизабет не поняла всей важности его слов. Не обратив на них внимания, она спросила:
— У тебя не было вестей о маме?
— Я не получал никаких вестей из дому и вообще никаких вестей с тех пор, как нас захватили. Надеюсь, она вернулась в Испанию и живет со своими. Как только тебя освободят, мы отправимся ее искать.
Снова долгое молчание, за которым последовал чуть слышный шепот:
— Я же сказала, Гектор. Это невозможно.
— Выслушай меня, Элизабет, — умоляюще проговорил Гектор. — Я уверен, что смогу добиться твоего освобождения. Мне помогут друзья. Мы сможем заставить Мулая пойти на это. Ты не должна отчаиваться.
— Ты не понял. Все не так, как ты думаешь. Прошу тебя, больше не говори об этом.
— Но матушка? Ты ведь хочешь снова ее увидеть?
— Конечно.
Гектор понял, что сестра вот-вот расплачется. Он услышал дрожь в ее голосе. Но понимал, что должен настаивать.
— Пожалуйста, Элизабет, прошу тебя. Ты не должна отчаиваться. Ты не останешься здесь навсегда.
Он услышал сдавленное всхлипывание, а потом голос Элизабет проговорил:
— Здесь не так уж плохо. Мы заботимся друг о друге. Я научилась говорить на разных языках, и мы стараемся находить себе занятия. А служанки ухаживают за нами, так что никакой тяжелой работы мы не делаем. Только сплетничаем и развлекаемся.
— Элизабет, я давно, когда еще был рабом в Алжире, дал себе клятву. Я поклялся себе, что найду тебя и верну домой.
Когда Элизабет снова заговорила, голос ее был тверд, а ответ обрушился на юношу, как удар.
— Гектор, прошу тебя, уходи.
Гектору показалось, что сердце у него остановилось. На мгновение он не поверил своим ушам. Этот решительный отказ его ошеломил.
— Ты боишься Зиданы? — прошипел он уже свирепо. Упрямство сестры вывело его из себя, и он с трудом справился со своим голосом, заставив тот звучать ровно. — Прошу тебя, не бойся этой старой ведьмы. Ее можно обмануть. Я могу устроить так, что Мулай вспомнит, кто ты, и будет обращаться с тобой не так, как с другими.
И
— Нет, не делай этого, Гектор, умоляю тебя. Не делай ничего такого, что обратит на меня внимание Зиданы. Она опасна. Она ревнует ко всему, что может стать угрозой ее собственному положению или положению ее сына как любимца императора. Зидана погубит любого, кто может стать соперником Ахмаду. Говорю же тебе, женщины и матери в гареме — все сплетничают и шепчутся. Они строят тайные планы и плетут интриги. Так они проводят время. Никто здесь не в безопасности.
— Но тебе ни к чему быть замешанной… — начал Гектор, и тут смысл ее слов дошел до него. — Элизабет, — медленно проговорил он, — ты хочешь сказать, что у тебя есть ребенок?
Ее молчание стало ответом. Он чувствовал себя униженным, но ему необходимо было знать.
— Это мальчик? И отец — Мулай?
— Я нарекла его Микаэлем. Это имя звучит почти одинаково и здесь, и у нас на родине. У него глаза нашей матери.
— Но ты сможешь забрать Микаэля с собой, — в отчаянье взмолился Гектор.
— Ты сам знаешь, что это не так. Мулай не позволит. И что за жизнь будет у этого мальчика, сына наложницы из Берберии?
— Тогда пусть Микаэль растет здесь. Он ведь, между прочим, еще и сын императора и сможет сам себе проложить дорогу.
— Я не могу его бросить. Я знаю, что бывает с отпрысками Мулая. Им приходится, если только они не из числа его любимцев, самим заботиться о себе. У них нет никого, кто помогал бы им, кроме их матерей. Я здесь не одна, здесь еще англичанка, у которой сын от Мулая, и несколько испанок. Мы обещали помогать друг другу и нашим детям чем только можем.
— Что я скажу матушке? — спросил Гектор.
Голос его звучал хриплым шепотом.
— Не говори ничего. Не говори даже о том, что ты меня нашел. Скажи, что я пропала.
Гектор прижался головой к решетке, ее лепные завитки впилась ему в лоб, причиняя боль. Он чувствовал себя совершенно опустошенным, в отчаянии пытался найти слова, которые могли бы заставить сестру передумать. И знал, что все бесполезно. Она давно уже все решила, и ничто не может изменить ее решения. Юноша тихо застонал.
— Гектор, прошу тебя, постарайся понять, — молила сестра. Она подошла ближе к решетке, так что ее слова были слышны очень отчетливо. — Я люблю своего Микаэля. Теперь он — моя жизнь. Я буду смотреть за ним и постараюсь воспитывать его как можно лучше. Мулай больше не прикоснется ко мне. Он редко возвращается к своим женщинам. Я могу забыть отца, но свое дитя я забыть не могу. С Микаэлем буду счастлива.
Гектор ощутил полную опустошенность. Он потерял дар речи, не знал, что делать.