Крестная дочь
Шрифт:
– Просто нам надо было завести двух детей, – Зубов прикурил сигарету, но дым оказался слишком едким, табак горчил на губах. – А лучше трех детей. Я жалею, что в свое время…
– Что «в свое время?» – в голосе жены слышится насмешка.
– Один ребенок – это слишком мало. Это потом понимаешь. Когда уже поздно об этом думать.
– Замолчи, – сказала Надя. Ее глаза закрывали темные стекла очков. – Хватит мусолить одни и те же слова. Не хочу больше об этом говорить. И никогда не смей в моем присутствии…
Она замолкает, снимает очки и вытирает платком красные веки.
– Но ты первая заговорила. Не я, а ты. Это ты сказал про дух
– Замолчи.
– Ты начала этот разговор, ты постоянно возвращаешься к нему. Будто споришь сама с собой. Давай вместе закончим этот спор.
Он подумал, что Надя становится невыносима. Когда-то он любил эту женщину. Наверное, и теперь любит, только не сможет разобраться в себе самом. Сейчас этот союз, само присутствие супруги, тяготит Зубова, кажется, что брак изжил себя, лучшие дни в далеком прошлом, а прошлого не вернешь. Вместо него – лишь горсть пепла в железной урне. А урна стоит в колумбарии кладбища за городской окраиной.
Им с Надей надо расстаться, другого выхода он не видит. Хотя бы на время, на пару месяцев, на полгода. А там все, может быть, сложится иначе, пойдет по-другому… Теперь эта женщина губит его, разрушает изнутри, отнимает последние душевные силы, волю жить дальше. Еще он подумал, что ни одна женщина, самая прекрасная, самая красивая, самая добрая, не стоит того, чтобы жить ради нее. Или умереть ради нее. И Надя этого не стоит.
– Мы все давно закончили, – Надя надевает очки. – Но рай уж ты хочешь подвести черту, некий итог… Тогда тебе вот что скажу: от тебя не надо было заводить и одного ребенка. Вот о чем я жалею каждый день, каждую минуту. Чего не могу себе простить. Что завела от тебя ребенка. Я была дурой. Не разглядела, что ты за человек. В одном ты прав – теперь поздно что-то менять.
– Ты винишь меня во всем, но я не виноват, – Зубов чувствует, что говорит он что-то не то и не так. Нужно бы замолчать, но он не может. – Тебе кажется, что я последняя сволочь. Но меня не было рядом.
– Тебя не бывает рядом, когда ты нужен.
– У тебя на все готов ответ…
Надя больше его не слушает, не слышит. Она смотрит на дальний лес, на багровое солнце и чему-то улыбается. Зубов давно не видел, как она улыбается. Надя переводит взгляд на садовые ромашки в графине. Тянется к ним рукой, достает букет и швыряет его через перила веранды, на траву газона. Зубов молча наблюдает за женой. Веко правого глаза подергивается. Надя поднимает тяжелый графин над головой, выливает воду себе на лицо. Очки сползают с носа. Вода стекает по подбородку, льется в вырез сарафана, на плечи…
Зубов откинул одеяло, сел на землю и сплюнул. В глотке першило от песка и пыли, на губах соль. Он поднял голову: на небе россыпь звезд и луна в желтом прозрачном облаке. Огонь в костре почти погас, Зубов не стал подбрасывать хворост. Накануне вечером, пока не стемнело, удалось собрать запас на пару топок, но с топливом здесь в степи проблемы, поэтому нужно экономить каждую ветку.
Место для ночевки выбрано лучшее из того, что можно отыскать: у подножья невысокого холма, с подветренной стороны, подальше от звериных троп. Зубов поежился. Витьке Суханову тепло в его спальнике, а Лена Панова устроилась лучше всех, она отдыхает в двухместной палетке, маленькой, но вполне приличной, спасающей от змей, назойливых насекомых, и главное, от песка и крупинок соли, летящих по воздуху. Наверняка она застегнула молнию спального мешка, который Зубов захватил для себя, и
Докурив сигарету, Зубов подумал, что неплохо бы подремать еще немного, до рассвета час с хвостиком. Но вместо того, чтобы завернуться в одеяло и закрыть глаза, поднялся на ноги. Взял фонарь, подхватил спутниковый телефон в пластиковом футляре, повесил на одно плечо полупустой рюкзак, на другое зачехленный карабин. И зашагал вверх по пологому склону. Желтый световой круг натыкался на голый колючий кустарник, норы сусликов и клочья выжженной солнцем травы. Когда до откоса оставалась пара шагов, Зубов остановился, лег животом на землю и приник глазами к окулярам бинокля.
В лунном свете хорошо просматривается неровный холмистый горизонт, голубая равнина, неровная и кочковатая, вдоль и поперек разрезанная глубокими оврагами. Еще едва темнеет извилистая полоса грунтовой дороги, ведущей с юга на северо-запад. Это единственный путь, пересекающий обширную равнину, на этом участке дорога около полукилометра вьется вдоль подножья холма. Если свернуть направо, угодишь в овраг, который тянется вдоль дороги, расширяется, превращаясь в огромную воронку, словно сюда угодила авиационная бомба весом в три тонны.
Дорога внизу узкая, как горлышко бутылки, проехать мимо и остаться незамеченным невозможно, в хорошую погоду вся равнина видна из конца в конец. Если на склоне одновременно взорвать закладки тротила, установленные на расстоянии тридцати метров, машины, проезжающие внизу, окажутся под земляными оползнями. И все…
Солнце еще не поднялось над дальними холмами, но небо быстро наливалось желто-розовым светом. Зубов открыл крышку спутникового телефона, похожего на переносной компьютер, только поменьше, размотал десятиметровую антенну, обмотав ее конец вокруг чахлого кустика. Аппарат работает как часы, для него нет мертвых зон, а слышимость превосходная. Голос Сергея Николаевича Олейника оказался таким близким, будто он прятался в соседнем овраге.
– Не разбудил? – спросил Зубов.
– Какой уж тут сон. Рассказывай.
Вчерашним вечером Зубов беседовал с Олейником, за это время новостей не прибавилось.
– Все по-старому, – ответил он. – Панова и Суханов еще спят. И путь. Впереди трудный день. Мы удачно приземлились. Нашли отличное место для самолета, на дне высохшего озера. И выбрали неплохую позицию над дорогой. Все должно склеиться.
– Угу… Но эта девка – как заноза в заднице, – ответил Олейник. – Даже не знаю, что с ней делать. Ведь она увидит такое, чего не должна увидеть. Не знаю, что посоветовать… Ладно, поступай по своему усмотрению. Главное, чтобы она не мешала.
– Я присмотрю за ней, – пообещал Зубов. – Ничего лишнего она не увидит.
– Теперь к делу, – Олейник покашлял в трубку. – Последний раз новости от моего человека поступали восемь часов назад. Новости хорошие. Ждать долго не придется. Сообщили, что наш общий друг вчера выехал из Денау, пообедал в райцентре и продолжил путь. Он никуда не торопился. Всего две машины. Обе не бронированные. Темный джип «лэнд ровер» и «нива». Четверо охранников. Возможно, уже сегодня или завтра состоится ваша встреча. Пока это все, что передал мой информатор. У моего человека спутниковый телефон, небольшой, не то, что у тебя. Размером чуть больше мыльницы. Но пользоваться им, когда рядом Батыров и его люди, ясный хрен, нельзя. Возможно, никакой новой информации я вообще не получу.