Крестник Арамиса
Шрифт:
— За Францию! За Вандома!.. Вперед!.. За генерала, дети мои, за генерала!..
Это кричал наш добрый Элион. Рыча и размахивая шпагой, он вбежал в дом. В коридоре на него набросились двое противников. Он ответил им двумя ловкими ударами шпаги, и несчастные получили раны такой глубины, что доктор Жюль уверял впоследствии, будто их нанесли косой. Истошные вопли этих двух отбили у остальных всякое желание связываться с молодым офицером. Воспользовавшись замешательством врага, барон бросился вперед, пробивая себе дорогу головой, и разметал противников с такой легкостью, будто сражался с тенями. Две-три рапиры
Де Вандом, оставшийся один на один с немецким генералом, все это время стремительными ударами шпаги держал его на почтительном расстоянии. Но вот на помощь Стахрембергу явились немецкие офицеры, а вслед за ними в комнату влетел наш молодой герой!..
— Бросай оружие! — крикнул барон. — Или я за себя не ручаюсь!
— Да, господа, бросайте оружие, — сконфузился Стахремберг, оказавшийся между двумя клинками.
В это время драгуны гнали хорватов с яростью, на какую только были способны французы, и враг бежал через поле, оставляя множество убитых и раненых. Раздался громкий победный клич:
— Да здравствует король!.. Да здравствует Вандом! Да здравствует Франция!
Герцог Вандомский вдруг узнал своего спасителя.
— Господин де Жюссак! Вы?!.. Возможно ли это?
Элион хотел ему все объяснить, но генерал не дал ему раскрыть рта, он крепко обнял молодого офицера и похлопал его по плечу.
— Кадет, не хочу ничего слышать, мне ясно лишь одно: ты вытащил меня из чертовской передряги… Ты и твои храбрые ребята, которые отныне будут называться драгунами Вандома.
— Да здравствует генерал! — разнеслось повсюду.
Тот повернулся к Стахрембергу, к этому обессилевшему, тяжело дышавшему Протею и с язвительной веселостью, которую унаследовал от Беарнца, бросил:
— Ну, сударь, что скажете по поводу такой улыбки фортуны? Капризная дама, не правда ли?.. Только что я был вашим гостем, и вот теперь вы — мой!
Немец, опустив голову, что-то глухо проворчал. Герцог сиял.
— Успокойтесь, ради бога, — великодушно рассмеялся он. — Я предпочитаю встречаться с врагами только на поле боя. Вы свободны.
— С-с-свободен? — не верил своим ушам пленник.
— Да, вместе с вашими людьми. Безо всяких условий, кроме одного — верните мне побыстрее те двести тысяч пиастров, что вы так ловко вчера у меня стянули.
И громко расхохотавшись, подобно своему предку, королю Генриху, добавил:
— Что вы хотите, мой дорогой генерал? Мои солдаты воюют за деньги, вы бьетесь ради чести. Каждый отстаивает то, чего ему не хватает.
Часть четвертая
ОХОТА ЗА ЯДАМИ
I
В СЕН-СИРЕ
Тем временем в Версале были обеспокоены здоровьем Людовика XIV. Король заметно дряхлел. Война, неудачи военных кампаний, превратности судьбы… Словом, тревоги сильно подорвали здоровье его величества и изменили его характер.
Во избежание катастрофы при дворе стали принимать меры. Мадам де Ментенон и господин дю Мэн часто тайно совещались по этому поводу. Их интересы совпадали. Семья монарха так и не простила герцогу — его рождения, а маркизе — ее возвышения. Пока Людовик здравствовал, указ, который узаконивалгерцога в праве на царствование, за неимением прямого наследника, был бы, конечно, уважен; маркизе тоже ничто не угрожало: ее положение, ранг, привилегии оставались в силе. Со смертью же государя оба лишались всего, потому что все давалось взаймы!Они это знали. Оба чувствовали, как колеблется под ногами пирамида их величия, возведенная с таким терпением и заботой, и, чтобы предотвратить обвал, они объединились, желая привести в исполнение замысел, коему и посвящена эта глава.
Близился к концу декабрь, и мадам де Ментенон под предлогом завершить год молитвами отправилась в Сен-Сир, где бывший ученик каждое утро приходил к ней с визитом.
В комнате второго этажа, обстановка которой свидетельствовала о простоте и строгости вкусов и привычек хозяйки, маркиза склонилась над своими бесконечными вышивками. Нанон, старая камеристка, доложила о приходе господина дю Мэна. Тот вошел со смиренным видом и почтительно поцеловал руку своей бывшей гувернантки.
— Ну, — спросила маркиза, — видели вы Фагона? Что он говорит?
— Бог мой, мадам, Фагон упрямится, не находит его больным и уверяет, что, если бы не употребление сладостей в таком количестве, он вновь обрел бы здоровье…
— Фагон самый глупый из трех лекарей, — отрезала маркиза. — Марешаль, хирург, предупредил меня, что может быть приступ и, если не принять меры…
Вдруг она резко изменила тему разговора.
— Какие новости с войны?
— Виллар удерживается во Фландрии и имеет явное превосходство, в Испании Вандом накануне пытался предпринять решительные действия.
— Если они закончатся удачно, это, без всякого сомнения, окажется большим счастьем для короля и Франции. — Мадам де Ментенон, не отрываясь от рукоделия, выдержала длинную театральную паузу. — Но это будет, конечно, большим несчастьем для нас.
— Почему?
— Милое дитя, разве вы не заметили, что процветание не способствует сговорчивости Людовика, и при малейшем успехе он снова становится надменным? Тиран с железным скипетром, перед которым каждый обязан преклонять колени…
Господин дю Мэн был с этим согласен и потому кивнул. Старая дама продолжала:
— А вот несчастье делает его слабым, лишает сил, воли… Он сомневается, спрашивает, соглашается, во всем следует нашим советам… Король отрекся бы от власти в пользу того, кто способен его утешить или развлечь…
Герцог понимающе улыбнулся.
— Разве Мовуазен не получил соответствующих инструкций? — спросил он.
— А, господин де Мовуазен…
— Когда я прикомандировывал его к штабу генерала де Вандома, я поручил ему длить кампанию до бесконечности… Он должен сговориться с командующим императорских войск… И, если я правильно толкую письма де Мовуазена, внук Беарнца, увенчанный лаврами и славой победителя, не стремится в Версаль…