Крестный отец Катманду
Шрифт:
— Почему ты это сделал? — в недоумении уставился я на Лека.
— Потому что твои откровения свидетельствуют о том, что ты стоишь на пороге нирваны. Обычные люди так не думают. Они не тревожатся о своей душе. Так ведут себя только архаты вроде тебя и транссексуалы вроде меня.
Я вздохнул и не стал спорить. Может, не так уж плохо, если хоть одна душа на земле верит в мою чистоту.
Мы застряли в пробке на пересечении Асок и Сукумвит и молча сидели в такси, когда появился мальчишка со сломанной щеткой для чистки стекол и грязным лицом и сделал вид, будто протирает окно с моей стороны. Я опустил стекло и дал ему сто бат, что на девяносто бат больше, чем положено. Лек сначала был поражен, а потом широко улыбнулся, связав этот поступок с моим
Обернулся таксист.
— Вам не стоило этого делать. Он расскажет приятелям, все прибегут сюда, и кого-нибудь собьет машина. На прошлой неделе на этом самом месте произошел несчастный случай.
— Я это сделал не ради него, — парировал я, на радость Леку.
В этом, фаранг, кстати, одно из преимуществ буддизма: он не ориентирован на результат. Нет способов воздействовать на чужую карму — заниматься можно только своей.
В женской тюрьме влияние Викорна ощущается меньше, чем в большинстве мужских, поэтому начальница оказала нам не слишком теплый прием. В Таиланде в местах женского заключения персонал подразделяется на две категории: активные лесбиянки и высоконравственные домохозяйки, которые почувствовали, что им необходимо исполнить свой буддийский долг. Кхун Кулакон принадлежала ко второй. И еще она знала, чего ждать от гангстеров. Дала мне понять, что предвидела приход гонцов из лагеря Викорна, и, отведя в сторону, прошептала:
— Если после вашего визита с ней что-нибудь случится, нарветесь на неприятности. Я стану утверждать, что это дело рук Викорна, даже если ему вздумается все валить на меня. Не желаю знать, как вы с ней обойдетесь, только не вздумайте пришить, пока она у меня.
Я отвечал также шепотом:
— Все не так, как вы думаете. Она работала не на нас. Она наркокурьер генерала Зинны.
Кхун Кулакон нахмурилась. Мне казалось немного странным объяснять ей политику мафии, но дотошная баба, отбросив благочестие, дергала подбородком, принуждая говорить. И я продолжил:
— Ее подставила третья сторона. Мы ни при чем. Но Зинна наверняка решит, что это дело рук полковника Викорна. Мне надо докопаться до истины прежде, чем генерал снова объявит войну. А вы понимаете, что это значит.
Кхун Кулакон понимала. Она принадлежала к тому поколению, которое хорошо помнило тайную гражданскую войну между копами и военными. Война продолжалась десятилетиями и достигла кульминации в пятидесятые годы в Чиангмай, когда пришел транспорте опиумом, который гоминьдановцы при попустительстве ЦРУ отправили из Шанленда. [36] Вооруженное противостояние на железнодорожной станции, где стоял набитый наркотиком состав, продолжалось до тех пор, пока начальник полиции не добился буддийского мира, пообещав утопить весь опиум в море.
36
Шан (Шанленд) — самопровозглашенное непризнанное государство на севере Мьянмы. Ранее эта территория входила в состав так называемого Золотого треугольника — наркокартеля, расположенного в северном Таиланде, западном Лаосе и на северо-востоке Мьянмы.
В то время никто не задал сакраментального вопроса — боялись, что конфликт вспыхнет с новой силой. И только через несколько десятков лет какой-то журналист спросил у главного копа в отставке: «Так вы в самом деле утопили опиум в море?» «Да, — ответил тот, — но на пути попался корабль».
Начальница бросила испытующий взгляд на Лека, которому, как я догадался, никогда не приходилось бывать в женской тюрьме.
— Мы здесь только поговорить, — уточнил я. — Может, удастся спасти ей жизнь. Будда знает, как поступит Зинна, если возникнет впечатление, что она может разговориться.
Женщина посмотрела мне в глаза и выдавила натянутую улыбку.
— Спасибо, Сончай. Могу я вам чем-нибудь помочь?
— Как она все это переносит?
— Вчера
Здесь, как и в мужской тюрьме, заключенные большую часть времени проводили на открытом воздухе в прямоугольном, окруженном рядами камер дворе. Для тайцев риап рой, то есть чистота и порядок, не столько призыв, сколько образ жизни. На первый взгляд тюрьма могла показаться лагерем беженцев: на земле полотенца и всякое тряпье, чтобы лежать, кто-то соорудил самодельный очаг и готовит на углях пищу, растрепанные женщины переворачиваются во сне или бесконечно переходят с места на место, но каждый таец поймет, что здесь царит полный порядок. Каждое обозначенное полотенцем или газетой место размером шесть на четыре фута имеет в иерархии тюрьмы свой невидимый номер — лучшие занимают те, у кого длиннее срок. С другой стороны, старожилы должны помогать новеньким усвоить правила и ограничения, которые заключенные сами себе установили. Во всяком случае, это касается тайских женщин. Но десять процентов заключенных — иностранки. Я заметил двух очень крупных и очень черных нигериек, которых поймали с наполненными героином презервативами в животе; немку, убившую мужа-тайца, после того как застала его в постели с проституткой; пару англичанок, попавшихся с фальшивыми чеками и получивших восемь лет за сто долларов. Им предстояло разобраться самим, как работает система. Но пройдет время и приспособятся даже плачущие и вопящие великанши из Нигерии.
Однако Рози принадлежала к совсем иной категории, поскольку только что здесь появилась. Старшая надзирательница проводила нас в самый центр двора, где австралийка занимала наиболее почетное место. Места здесь ценились по тому, насколько удалены от камер, где не устают появляться на свет новые и новые поколения москитов, чтобы набрасываться на плоть всех, кто находится поблизости. Ночи в камерах — это пытка, только самым крепким удается заснуть. Поэтому день служит для того, чтобы наверстать упущенный сон.
Приближаясь к заключенной, мы невольно залюбовались ее аппетитным, повернутым к нам задом. Рози лежала, свернувшись, в форме зародыша. Подойдя, мы заметили, что она сосет большой палец левой руки и как будто без сознания.
— Она не спит, — объяснила надзирательница. — Отключилась. С белыми женщинами так часто случается — странная вещь. Тайка, когда попадает к нам, знакомится с правилами, разбирается, кто главнее, пытается всем угодить, чтобы заработать привилегии и обзавестись подругами. Фаранги смотрят на жизнь по-другому. Они либо чувствуют свое превосходство, либо совершенно раздавлены. Никакой середины.
В Рози превосходства не наблюдалось. Надзирательница наклонилась и что-то тихо прошептала ей на ухо. Это не дало результата, и она стала все настойчивее ее трясти. Снова никакого эффекта. Тюремщица повернулась к нам и извинилась.
— Простите. — Она стала крутить Рози ухо, пока австралийка не открыла глаза. — К тебе пришли. Вставай, если не хочешь оказаться ближе к москитам.
Видимо, упоминание о насекомых решило дело. Заключенная сделала над собой усилие и, словно входя в холодную воду, развернулась, но продолжала дрожать и, отгораживаясь от мира, крепко сжимала веки. Когда ей все-таки удалось подняться, у нее оказалось белое, сморщенное лицо пожилой женщины. А когда заговорила, не могла остановиться, хотя мы так и не поняли, то ли она обращалась к нам, то ли просто озвучивала постоянно крутившийся у нее в голове монолог.