Крестный сын
Шрифт:
— Ну что ж, вроде бы все обсудили, — наконец прервал молчание глава государства. — Надевай мешок, караульные отведут тебя в подземелье. Спрашивать ни о чем не будут, так что постарайся сам рта не раскрывать.
Филип поднял с пола мешок и натянул на голову, Правитель позвал двух гвардейцев, несших караул у дверей кабинета, велел препроводить пленника в темницу и ни о чем с ним по пути не разговаривать.
Утром глава государства отдал распоряжение установить на площади перед дворцом позорный столб, а наказание назначил на следующий день. Его дочь, по-прежнему проводившая почти все время в потайных ходах, была в курсе событий.
Ив не слишком любила людей, но и не находила удовольствия в созерцании их страданий. Она никогда не устраивала мелких подлостей слугам, как это делали многие ее сверстницы из благородных семей, дабы потом насладиться зрелищем наказания «провинившегося». Правитель хорошо знал, что дочь терпеть не может кровавые действа на площади, поэтому удивился, застав Евангелину на стене.
— Что ты здесь делаешь? — с подозрением спросил он.
— Пришла понаблюдать за наказанием.
— Раньше ты никогда не проявляла интереса к подобным зрелищам.
Подозрения Правителя росли. «Девчонка постоянно шныряет по потайным ходам», — думал он. — «Наверняка не упустила шанса взглянуть на знаменитого Жеребца, а щенок недурен собой. Дальше все понятно».
— Я подсматривала, когда вы беседовали со своим крестником. Поздравляю, наконец, у вас появился сын! — в голосе Ив звучала издевка.
— Спасибо! Пришла поупражняться в остроумии? Боюсь, проку от такого сына будет не больше, чем от тебя, — Правитель облегченно вздохнул в душе.
— В связи с его бесполезностью вы устраиваете эту торжественную церемонию усыновления?
— Послушай, Евангелина, я знаю: тебе не нравятся бичевания и прочее. Ты уже поздравила меня, думаю, теперь пора уйти, — Правитель взглянул на площадь. — Да, так и есть, мальчишку ведут.
— Неужели вам приятно наблюдать за этим? — вдруг отрывисто спросила Ив.
— За справедливым и очень мягким наказанием? Не то чтобы приятно, но это убеждает меня в правильности моих действий. Ты ведь знаешь: я строг, но справедлив.
— Но вы же простили крестника, значит, можно обойтись без этого. Поступить справедливо в данном случае означает повесить его или отправить на каторгу. По закону он вполне это заслужил. А вы сохраняете ему жизнь, но не отказываете себе в удовольствии помучить и унизить лишь за то, что он портил кровь вашему другу и позволил себе неуместный тон в разговоре с вами.
Ив понимала: пора придержать лошадей, но не могла с собой совладать.
— Опять пытаешься убедить меня, что я жесток, несправедлив, мелочен и мстителен? Так, кажется, ты выразилась в нашей последней беседе? Не трудись!
Ив молчала, пытаясь успокоиться. Взгляд ее упал на площадь. Бывший разбойник уже взошел на помост, и глашатай читал приговор с вымышленными именем и преступлением. «Весьма гадким, не сомневаюсь», — подумала девушка и постаралась не вслушиваться.
— Им можно любоваться как произведением искусства, — задумчиво произнесла она. — Взгляните, какая гордая осанка. А ему сейчас изуродуют на всю жизнь спину и потом еще сутки толпа будет глумиться над ним и закидывать всякой дрянью.
Она на минуту замолчала, Правитель с тревогой следил за обращенным к площади лицом дочери.
— Отдайте его мне, отец, пожалуйста! — она взглянула на Правителя, не скрывая волнения, глаза умоляли. — Вы же говорите: толка от него не будет. А я смогу привязать его к себе, он не вернется на большую дорогу. Заберу в мой феод, и вы о нас никогда больше не услышите. Отдайте, прошу!
Глава государства побагровел от гнева.
— Да как ты смеешь! Я лучше повешу его, чем дам вам сойтись! Он опозорил имя моего покойного друга и свое собственное, а ты надумала заодно и мое втоптать в грязь!
Он хотел дать дочери пощечину, но сдержался, опасаясь, что их могут увидеть, схватил девушку за плечи и сильно встряхнул. Тут же молящее выражение на ее лице сменилось торжествующе-издевательским.
— Получилось! Получилось!
Она расхохоталась, хотя на самом деле ей хотелось расплакаться. Мольба Ив была вполне искренней, на секунду девушка подумала, что перспектива отделаться от них обоих придется отцу по вкусу. Правитель довольно грубо оттолкнул дочь.
— Как мне надоели твои штучки!
— Вы могли бы уже сегодня распрощаться со мной навсегда, если б выполнили мою просьбу! — продолжала издеваться она.
— Евангелина, как я понял, ты слышала мой с ним разговор и то, что я сказал парню насчет женщин. Уверен, он не посмеет нарушить это условие. Теперь говорю тебе: если ты взглянешь на Филипа, подойдешь к нему или тем более заговоришь, клянусь, как только это станет мне известно, я отправлю его на виселицу. Никакие твои просьбы, мольбы, слезы, уверения в том, что это была очередная безобидная шутка, не помогут. И его смерть будет на твоей совести. Тебе все ясно?
— Да! Отец, вы шуток совершенно не понимаете! Зачем мне, по-вашему, этот самец? Если б мне нужен был член, я давно подыскала бы себе подходящий, при вашем дворе в них нет недостатка!
— Не знаю-не знаю, может, ты ждала чего-то выдающегося? — не преминул уколоть дочь Правитель. — В любом случае, я предупредил.
В это время Филипа ставили лицом к столбу и зацепляли скованные кандалами руки за вбитый вверху крюк. Ив с Правителем имели возможность наблюдать бичевание от начала до конца, но после первых же двух ударов девушка почувствовала, как у нее выступают слезы. Она резко отвернулась и почти бегом кинулась прочь со стены.
Время до наказания Филип провел как в полусне. В последний год жизнь предводителя разбойничьей шайки настолько ему опротивела, что он начал совершать совсем уж безрассудные поступки. Последним из них стал поход в бордель, где его схватили тайные агенты. Разговор с Правителем в какой-то степени отвлек от мыслей о смерти. Молодого человека задело за живое, что он кому-то небезразличен, пусть даже из-за ненавистного, теперь уже покойного отца. Сам он давно поставил на себе крест и, не видя способа свернуть с выбранного много лет назад пути, опускался все ниже, но теперь появилась надежда. К тому же, перспектива суда и позорной смерти на виселице при ближайшем рассмотрении оказалась слишком уж отталкивающей и, не будем кривить душой, пугающей. Сутки у позорного столба и десять шрамов на спине выглядели на этом фоне конфеткой. Как и приказал Правитель, с Филипом никто не разговаривал. У него тем более не возникало желания поболтать. Голова была пустой, думать ни о чем не хотелось.