Крестоносцы
Шрифт:
Старцы отступили в сторону и, повернувшись, пошли вглубь селения.
Вскоре послышался шум, и перед их глазами возникла буря поднимающейся вверх пыли.
Мать прижалась к сыну, а сын к ней, и они, молча, смотрели в эту тьму, словно завороженные ее силой соприкосновения.
Через время все стихло, а пыль улеглась.
Все было на месте, разве что где-то вдалеке были сломаны еще несколько домов от той силы, разрушающей все окружающее и уходящей невидимо в небо.
– Вот и снова одни, – обозвалась
– Да, мама, – ответил юноша, – но нам теперь будет гораздо легче, мы обрели новую веру и понесем ее в люди.
– А примут ли они нас? – обеспокоилась Мария, тревожно вглядываясь в лицо сына.
– Примут, мама, – уверенно ответил он, – только до этого надо пройти столько же, сколько уж пройдено.
– Когда идем? – спросила мать, удивляясь сама своей возросшей в мгновение уверенности в том же.
– Наш путь далек, мама, и труден. Сегодня отдохнем, а с утра, набравшись сил и терпения, пойдем далее. А сейчас, немного подготовимся к этому. И еще надо обратить тебя в веру нашу, раз уж мне дано это нести в люди.
– Да, сынок, – утвердительно кивнула мать и отступила на шаг назад.
– Надо обмыть пыль, мама, – сказал юноша, и они вместе двинулись к их жилищу.
В большой чан набрали воды и ополоснули лица, а затем ноги, после чего стали на чистую холщовую ткань, где Иисус впервые и произвел обряд крещения.
Мать, слушая его молитву, повторяла то, что он сказал, а затем произнесла это все еще несколько раз после, дабы оно уложилось в голове.
Проделав несколько раз всю процедуру крещения, Иисус отступил немного в сторону и произнес:
– Вот и есть на свете первостепенна раба божья, Мария. Не дай ей, Отче, порока и уподобь себе опосля смерти ее, ибо она моя мать и согласилась стать ею ради дела общего и святого. О том только молю я, чтоб не побил ее град земной, не унесла буря и не раздавила гора под собой. Прошу и молю тебя, Отче.
Это была первая и предпоследняя просьба Иисуса к своему отцу, ибо его сердце сжималось от жалости в мысли о том, что с матерью может что-то произойти.
Подумав немного, Иисус добавил:
– И еще прошу тебя, Отче. Покинь наш сад земной и дай проронить мое слово средь люда прочего, и пусть, он возрадуется этому и не опорочит волю твою же. Спасибо тебе, Отец мой. Я знаю, что ты меня сейчас слышишь. Поэтому, и молюсь об этом. Поверь, не о себе скорблю, а о матери своей, ибо есть в ней искринка моего и твоего разом.
И словно громыхнуло откуда-то сверху ему на голову:
– Знаю, сын мой. Но оставь эту заботу мне, и не забудь о данном тобой слове.
– Нe забуду, Отец, – заверил Иисус, поднимая руку вверх, а другую прижимая к сердцу своему.
– Тогда, прощай и помни: есть только два пути твоего прохода, но оба они смертоопасны. По какому пойдешь -по нему и погибнешь. Но знай и другое. В этих двух путях есть судьбы другие. Подумай об этом и опосля все решишь.
– Хорошо, Отче, я послушаю твоего совета.
– Тогда, прощай и успокой мать свою. Беды ей не будет. Голос исчез, и Иисус обратился к матери.
– Отец поможет нам и возвеличит в нужде нашей. Пойдем, мама, будем собираться в путь.
И они пошли по хижинам, собирая весь свой нехитрый скарб. До вечера все было сделано, и мать с сыном легли отдыхать. А на утро их снова встретило солнце и давно не битая копытами запыленная дорога.
И снова пыль поднималась из-под ног, а коза подавала голос, как бы не желая покидать это место.
Но, что поделать, если их вела уже не только сила верхов, а и своя внутренняя вера в доброту, ее силу и благонравие.
И, опускаясь на землю, та же пыль составляла следы, оброненные ими по дороге. И было в них что-то такое, которое потом подберут сами люди, пожелавшие истоптать весь их трудный путь.
Наверное, это и была сама вера, разбросанная веками и воспринятая другими людьми.
Но пока до этого времени, они просто шли по дороге, смотря вдаль и не видя ничего, окромя ясного ее света.
Так продолжалось много дней и ночей, пока они не дошли до указанного ранее места, где, обнаружив небольшой ночлег в виде хиленького, склонившегося в их сторону домика, решили заночевать несмотря на то, что до вечера еще было далеко.
Солнце как раз стояло над головой, и путники решили укрыться где-нибудь в тени.
Обойдя хиленькое жилище, они обнаружили удобное для этого место и расположились на отдых. Животное отпустили на свежую траву, а сами легли отдыхать. И приснился матери сон, о котором опосля она рассказала своему сыну.
И ему также приснился сон, только какой-то непонятный и очень даже странный.
Снилось Иисусу, что видит он себя на какой-то возвышенной местности и как будто привязанным к какому-то столбу. Из рук его течет кровь, а голова безжизненно свисает на грудь. Но, что за странное дело. Во сне он не чувствовал никакой боли, и ему казалось, что видит он сам себя как бы со стороны.
Где-то внизу, подле холма стоят какие-то люди. Их много, но они не идут кверху ему на помощь, а просто смотрят, как на какое-то дивное зрелище.
Иисус, проснувшись, не понял этого и хотел уже было рассказать своей матери, как вдруг, ему послышался внутри голос, звучащий гораздо мягче, чем прежде.
– Не бойся этого, сын мой, – обращался он к нему, – это твое будущее. Смерть твоя безнаказанная. Но за нее многие пойдут на благие дела опосля. Верен ли ты еще данному твоему слову?
– Верен, Отче, – отвечал Иисус.
– Верен ли ты после этого виденного люду тому, что внизу и не спешащему на помощь?
– Да, Отче, – твердо ответил юноша.