Крестоносцы
Шрифт:
И весь рассказ, и особенно последние слова крестоносца произвели сильное впечатление на присутствующих. Все подумали в страхе, что, может, Юранд и впрямь призвал на помощь дьявола. Воцарилось немое молчание. Но на аудиенции присутствовала княгиня, которая все горевала о своей дорогой Данусе; она обратилась к рыцарю с неожиданным вопросом.
— Вы говорите, рыцарь, — сказала она, — что, отбив юродивую, решили, что это дочь Юранда, и потому вызвали его в Щитно?
— Да, вельможная княгиня, — ответил Ротгер.
— Как же вы могли это подумать, когда в лесном доме вы видели со мною подлинную дочь Юранда?
Брат
— Как могли вы это подумать? Говори, немец, как могло это статься?
Но брат Ротгер овладел собою и сказал:
— Мы, монахи, не поднимаем на женщин очей. В лесном доме вельможную княгиню окружало много придворных; но которая из них дочка Юранда, этого никто из нас не знал.
— Данфельд знал, — возразил Миколай из Длуголяса, — он даже говорил с нею на охоте.
— Данфельд предстал перед Богом, — ответил Ротгер, — и о нем я одно только могу сказать: на другой день после смерти на его гробу нашли расцветшие розы, а время зимнее, и рука человеческая не могла возложить их на гроб.
Снова наступило молчание.
— Откуда вы узнали, что у Юранда похитили дочь? — спросил князь.
— Столь дерзостен и кощунствен был этот поступок, что слух о нем разнесся повсюду. Узнав о похищении, мы заказали молебен, возблагодарив Создателя за то, что из лесного дома похитили не вашего родного сына или дочь, а простую придворную.
— И все же мне удивительно, как могли вы юродивую принять за дочь Юранда?
Брат Ротгер ответил:
— Данфельд нам вот что сказал: «Сатана часто предает своих слуг, может, он оборотил дочь Юранда».
— Разбойники — люди простые, они не могли подделать руку Калеба и печать Юранда! Кто это мог сделать?
— Злой дух.
И снова никто не нашелся что ответить.
Ротгер устремил на князя пристальный взгляд и сказал:
— Воистину, как мечи, пронзают мне грудь ваши вопросы, ибо недоверие и подозрение таятся в них. Но, веря в правосудие Божие и в силу правды, я вопрошаю тебя, вельможный князь: разве Юранд подозревал нас в этом злодеянии? А если подозревал, то почему, прежде чем мы вызвали его в Щитно, он искал по всей границе разбойников, чтобы выкупить у них свою дочь?
— Это… верно! — произнес князь. — Если и скроешь что от людей, то от Бога не скроешь. В первую минуту он подозревал вас, но потом… потом думал иначе.
— Так свет истины побеждает тьму, — сказал Ротгер.
И торжествующим взглядом окинул зал, думая, что крестоносцы хитрее и умнее поляков и что польское племя всегда будет добычей и снедью ордена, как муха бывает добычей и снедью паука.
Отбросив прежнюю вкрадчивость, он приступил к князю и заговорил громко и настойчиво:
— Вознагради нас, государь, за наши потери, за наши обиды, за наши слезы и нашу кровь! Твоим подданным был Юранд, это исчадие ада, вознагради же нас за наши обиды и кровь во имя Бога, давшего власть государям, во имя правосудия и Креста!
Князь воззрился на него в изумлении.
— Господи помилуй! — сказал он. — Да чего же это ты хочешь? Юранд в безумии пролил вашу кровь, а я должен отвечать за его безумства?
— Он был твоим подданным, государь, — возразил
Князь не мог прийти в себя от изумления, только после долгого молчания он воскликнул:
— Раны Божьи!.. Да по чьей же милости владеет орден здесь землями, как не по милости моих отцов? Мало вам еще краев, земель и городов, которые некогда принадлежали нам, а ныне под вашей рукой? Жива еще дочь Юранда, никто не донес нам еще о ее смерти, а вы уже хотите захватить сиротское приданое и сиротским хлебом вознаградить себя за обиды?
— Государь, ты признал наши обиды, — сказал Ротгер, — так вознагради же нас за них так, как велит тебе твоя княжеская совесть и твоя справедливая душа.
И снова возвеселился он сердцем, подумав про себя: «Теперь они не только не будут винить нас, но сами еще подумают, как бы умыть руки и чистыми выйти из этого дела. Никто уже не станет нас укорять, и незапятнанной, как белый наш плащ, будет слава ордена».
Но неожиданно раздался голос старого Миколая из Длуголяса:
— Вас осуждают за алчность, и, видит Бог, справедливо, ибо в этом деле не честь ордена, а выгода важна для вас.
— Это правда! — хором поддержали его мазовецкие рыцари.
Крестоносец шагнул вперед, надменно поднял голову и, смерив их высокомерным взглядом, сказал:
— Я прибыл сюда не как посол, а как свидетель и рыцарь ордена, готовый до последнего издыхания защищать его честь!.. Если кто, вопреки словам самого Юранда, посмеет обвинить нас в том, что мы причастны к похищению его дочери, пусть поднимет эту рыцарскую перчатку и предаст себя в руки Господа.
С этими словами он бросил перчатку к ногам рыцарей; но те стояли в немом молчании, ибо не один из них иззубрил бы свой меч о шею крестоносца, но все они боялись Суда Божия. Ни для кого не было тайной ясное свидетельство Юранда, что не рыцари ордена похитили его дочь, поэтому всякий думал в душе, что прав Ротгер и что он победит в бою.
А тот, подбоченясь, спросил с еще большею дерзостью:
— Так кто же поднимет эту перчатку?
Внезапно на середину зала вышел рыцарь; никто не заметил его появления, и он уже некоторое время слушал в дверях речи крестоносца.
— Я! — сказал он, подняв перчатку.
И, бросив свою перчатку прямо в лицо Ротгеру, заговорил голосом, который в немой тишине громом разнесся по залу:
— Я призываю в свидетели Бога, вельможного князя и всех достославных рыцарей этой земли и говорю тебе, крестоносец, что ты лжешь как собака, истине и справедливости вопреки, и я вызываю тебя на бой на ристалище, пешего или конного, на копьях, секирах, коротких или длинных мечах и не на неволю, а до последнего издыхания, на смерть!