Крестовые походы
Шрифт:
– Не думаю, что таковые найдутся, – серьезно согласился граф. Какая-то мысль, видимо, поразила его, и он повернулся к сиру Гуго де Бонвилю. – Скажи мне, сеньор управляющий, если бы король Филипп принял крест, о чем он уже говорил, ты последовал бы за ним в дальние страны или нет?
– Сомневаться в этом – значит сомневаться в моей чести! – вскричал управляющий двором.
Граф Людовик улыбнулся:
– Ты последуешь за своим господином, но сделаешь ли ты это из верности ему или из любви к Богу? Отправишься ли ты на Восток как придворный короля Филиппа или потому, что посчитаешь эту войну святой?
Сеньор де Бонвиль помедлил, но у Ангеррана де Мартиньи ум был более быстрым.
– Я
Последний крестоносец
1464 год
Порывы к великим крестовым походам умерли вместе с Людовиком Святым. Король Филипп Красивый говорил об экспедиции, но потому лишь, что нуждался в предлоге обложить налогами церковь. Правители были слишком заняты своим соперничеством в Европе. Папы утратили влияние, а умные головы разочаровались. Однако вера умирала трудно. Многим нравилось оглядываться назад, вспоминать идею папы Урбана о христианском мире, прекратившем все внутренние распри и привлеченном под Божье знамя. Крестовые походы продолжали обсуждаться, и сеньоры давали клятвы, терявшие значение перед лицом действительности.
Неверные, чувствуя себя в безопасности в своих владениях, становились все сильнее и сильнее. В течение одного века турки заняли всю Малую Азию и стали стучаться в ворота Константинополя, в прошлом Царьграда. Здесь через пятьдесят лет владычества латинян греческие императоры вернули себе трон. Константинополь оставался самым культурным городом мира, давшим пристанище искусствам и знаниям Римской империи, хранившимся в нем тысячу лет. Но, несмотря на все свое видимое великолепие, Константинополь умирал, его население сокращалось, его империя понесла ощутимый урон от дожа Дандоло и никогда уже не смогла восстановить былое могущество. Последним достижением великих крестовых походов оказалось разрушение империи, служившей оплотом христианского мира.
Пал Царьград, и Святая София, тысячу лет бывшая христианской церковью, превратилась в мечеть. Захватчики, промчавшись через город, вырвались на просторы Европы, и факел знаний погас.
Именно в это время последний крестоносец отправился на помощь. Он не годился для этой цели, этот папа Пий, носивший раньше имя Энеа Сильвио, автор светских книг, политик-интриган, который лишь в середине жизни стал священником – из одного честолюбия. Никогда полностью не выяснилось, выросла ли его решимость освободить Константинополь из любви к классическому наследию, страха государственного мужа перед завоеванием Европы или из его – святого отца – понимания религии. Возможно, Пий II сам принял крест по всем этим причинам, дабы устыдившиеся правители Европы последовали его примеру.
Он отправился от собора Святого Петра в Анкону, принадлежавший ему порт, в котором на собственные деньги собрал флотилию транспортных кораблей. Двигался он медленно, хотя отчасти военным порядком, с отрядом всадников впереди и пешими солдатами в арьергарде. В середине колонны шли мулы с его багажом; личная свита, в основном духовные лица, также за счет папы ехали верхом на хорошо откормленных лошадках. Хотя Пию еще не исполнилось шестидесяти лет, его силы убывали, путешествие так истощило его, что это вызывало тревогу у сопровождающих. Поскольку он требовал продолжать путь, его уложили в паланкин, и процессия двинулись дальше по пыльным дорогам в сторону Анконы.
Приблизительно в пятнадцати милях от порта врач, постоянно ехавший подле паланкина, сделал рукой знак, по которому кавалькада замедлила ход и остановилась. Врач спустился с мула, чтобы смешать стимулирующее средство из принесенных слугой вина и воды и еще добавить пару капель из бутылочки, подвешенной у него на шее. Один из тех, кто шел рядом с паланкином, обмахивал больного, отгоняя мух, наклонился и приподнял папу, чтобы он мог попить. Жидкость стекала из уголков рта больного, и ее вытирали салфеткой. Папе умыли лицо и руки, поправили занавески, чтобы они загораживали солнце.
– Ваше святейшество, – сказал врач, осторожно укладывая руку больного, – не угодно ли вам отдохнуть, пока не спадет дневная жара… здесь есть гостиница.
Больной дышал неровно и хрипло. Врач наклонился, приблизив ухо к бледным губам.
– Долгая дорога, – прошептал умирающий папа. – Король Венгрии… император… король Франции. Я устыдил их, и они явились, но как долго они смогут ждать? Как далеко еще до Анконы?
– Около пятнадцати миль, – ответил врач.
– Поехали! Поехали! Мы должны туда попасть до темноты.
Врач снова сел в седло, покачивая головой.
– Капитан спросил в гостинице, грузится ли армия на корабли, но хозяин не понял, о какой армии речь, – заметил личный секретарь папы, ехавший рядом с врачом.
– Странно, ведь до армии отсюда не более пятнадцати миль, – удивился врач.
– Очень странно.
– Можно было бы предположить, что они очистили все окрестности, запасая продовольствие.
– В самом деле.
– Гм! – хмыкнул врач, обрывая разговор, и повернулся взглянуть на своего пациента.
– Доживет он до Анконы? – шепотом спросил секретарь.
Врач пожал плечами:
– Если на то будет воля Божья.
Анкона лежала в долине меж двух гор, соединенных кряжем, вдоль которого пролегала дорога. Через несколько часов перед ними открылась долина. Секретарь, прикрывая глаза от солнца, посмотрел вниз на аккуратную маленькую гавань, где теснились корабли, и на синие воды Адриатики за ней. Ехавшие впереди всадники закрывали от него вид на город, лепившийся по склонам, с виноградниками и кипарисовыми деревьями перед городскими стенами.