Крестовый поход восвояси
Шрифт:
– «Продешевил! Продешевил!» – услышал я причитания на канале мыслесвязи. – «Ну надо же!»
– «Послушай, Лис», – пытался успокоить я своего друга, – «всех денег все равно не заработаешь. К тому же зачем тебе их столько? Сегодня-завтра мы набираем достаточно материала для доклада в Институт и отбываем восвояси, сделав всем ручкой. Благо, при помощи Хельмута мы сможем достаточно близко подобраться к главным источникам информации, да и сам факт связи сегодняшнего мероприятия с политикой Ганзейского союза весьма пикантная приправа к нашим непредвзятым наблюдениям».
– «А репутация!» – продолжал причитать мой друг. – «Моя репутация! Так лохануться!» – Отчаяние Лиса было столь велико, что его безмолвный вопль, похоже, заставил обернуться седобородого
– «Приди в себя, на нас уже обращают внимание».
Ведун перевел взгляд с Лиса на меня и, скривив губы в какой-то странной усмешке, отвернулся.
– «Ладно, все-все, проехали. Нет, но так лохануться!»
Сотни людей в кольчугах, колонтарях [7] , байданах [8] , а то и в простых тегеляях [9] толпились около каменной колоколенки, где в окружении недреманной стражи красовалась святыня и гордость Новгорода, залог его вольностей и прав – гулкий вечевой колокол.
7
Колонтарь – доспех из двух половин кольчужной сетки, соединенной по бокам и на плечах завязками, скрытыми металлическими пластинами.
8
Байдана – доспех, похожий на кольчугу, но кольца более крупные и плоские.
9
Тегеляй – доспех, похожий на стеганый ватный тулуп.
– …Господин Великий Новгород с Русью испокон веку единой кровью был. Отсюда и Рюрик пришел, и князь Ярослав в трудную годину здесь хоронился. Ежели град Киев – отец иным городам русским, то Новгород, почитай, всей Руси колыбель. – Слова оратора были встречены гулом одобрения.
– Это Гнездило Рогволдович, – пояснил стоящий рядом Штолль, – старшина новгородский.
– Вот и сегодня, – продолжал выборный голова боярского совета, – Новгород в своих стенах собрал честных мужей, для коих кровь и слезы Руси больнее кнута и страшнее мора. И вновь Новгород готов силой, – Гнездило воздел кулак к небесам, – всей мощью своей поддержать славных витязей земли русской в столь трудную годину. И в этот великий день, великий час, – боярин развел руки, словно пытаясь охватить ими всю площадь, – клянетесь ли вы, друга, и ты, Володимир свет Ильич, храбрый Муромец, беречь пуще глаза своего права и вольности Великого Новгорода? И в час победы вашей, в память о нашей подмоге, оружною рукой защищать его от злого ворога?
– Клянемся! Клянемся! – ревела площадь, и мне показалось, что, потребуй сейчас боярин у собравшихся после победы совершить церемонию харакири, и в этом не получил бы отказа.
Среди собравшихся у вечевого колокола я давно заприметил человека, которого мысленно окрестил Володимиром Муромцем. Макушкой вровень с рослым новгородским боярином, он был вдвое шире его в плечах, и огромная косматая голова, слегка склоненная набок, чтобы лучше видеть говорившего, производила впечатление какой-то стихийной, несгибаемой, неумолимой мощи, способной двигать горы и останавливать светила в полуденном небосклоне. Я невольно залюбовался матерым человечищем, но то, что произошло далее, повергло меня в шок. Он встал.
Толпившиеся на возвышении люди закрывали от меня богатыря, и мне казалось, что он стоит, слушая новгородского старшину. Так вот, это была ошибка – он сидел.
– Ну ни-че-го себе! – услышал я за спиной восхищенный возглас Лиса, рост которого достигал шести футов шести дюймов. – Это ж как такое уродилось?!
Голова боярина Гнездилы теперь красовалась где-то на уровне груди Муромца.
– Я свое слово уже молвил, – произнес Володимир голосом, которому гулко вторил молчавший дотоле вечевой колокол. – Все права и вольности на Руси и в землях новгородских от века существовавшие – святы. Другого слова у меня нет. Всем вам, друга мои, ведомо, чего хочу я – Русь желаю видеть вольну и сильну. А кому из вас невдомек, что лишь в единении ста? Потому зову вас сегодня с собой не на разбой, а на деяния великие. Сегодня с нами в правом деле князья Рюрикова рода: Мстислав Киевский да Святополк Туровский. С утра нынче весть пришла из далекого Галича от князя Данилы, что с нами он. И как мы сегодня под единым великим стягом собираемся, так и вся Русь соберется!
– Стойте, стойте, народ православный! – разнесся над толпой голос, который после рокотания защитника земли русской можно было бы назвать слабым, когда б не перекрывал он ликующий гомон толпы. Расталкивая плечами собравшихся у лестницы, на помост взобрался опиравшийся на пасторский посох старец в черном одеянии и с наперсным крестом, до половины сокрытым окладистой бородой.
– Игумен Филимон из Софии, – услышал я поблизости. – Вот же принесла нелегкая!
– Стойте православные! – гневно потрясая посохом, вещал игумен. – Разве не знаете вы, на что руку поднимаете? Или неведомо вам, что всякая власть от Бога?
– Не рви горло, отче! – Муромец благодушно усмехнулся и положил руку на плечо священника. Сам, видимо, того не желая, святой отец рухнул на то место, с которого недавно встал Володимир Ильич. В толпе раздался хохот.
– Ну, че лыбитесь? – крикнул Муромец. – Может, из вас кто длань мою выдюжит? – Народ на площади затих, вовсе не горя желанием проводить эксперименты на себе. – То-то. Вот ты, преподобный, говоришь – всяка власть от Бога. И мы говорим – всяка власть от Бога. А вот от Бога ли лить кровушку братскую? От Бога ли деток сиротить да на той покраже жировать? Молчишь! – В тоне богатыря слышался плохо скрываемый гнев, отчего голос его рокотал как иерихонская труба, и я уже начал опасаться за новгородские стены.
Онемевший игумен, вжавшись в каменную лавку, опасливо глядел на богатыря, словно ожидая расправы.
– Но спасибо тебе, отче, молвил ты слово верное. Братья и дружина! – Муромец вновь обратился к заполнявшим площадь витязям. – Всех тех, кто стоит за власть, что от Бога положена, зову с собой. Пишитесь в дружину мою. И да поможет нам Бог!
– Пиши меня, отец родной! Я, Чурило свет Олегович, витязь киевский, да со мной два десятка гридней [10] .
10
Гридень – воин.
– Знамо! Знамо Чурилу! – зашумела толпа. – Славный витязь! Из первых под Луческом был.
– И я с тобой, Ильич! Ждан Светозарович из псковской земли, да со мной два брата и пять воев.
– Любо, псковитянин! По Стекольне [11] знамо!
– И меня пиши, – раздалось где-то рядом. – Ропша Хват, да повольников со мной три дюжины.
– Доброе имя! Ту год свесь на Двине бил!
– Ну что, я пошел, – наклонился я к Лису.
– Удачи, Капитан, – прошептал он.
11
Стекольна – современное название Стокгольм.
– С тобой хочу идти, Володимир Ильич! Я, Вальдар Ингварсен, сын камваронского ярла. Да со мной Лис Венедин и шесть десятков кнехтов и лучников.
– Знамо! – крикнул кто-то.
– Не знамо!!! – раздалось совсем близко. – Кто таков?
Я увидел, как Муромец устремил взгляд в нашу сторону, однако, похоже, искал он не меня. По-видимому, он нашел то, что искал, поскольку стоявший чуть поодаль Штолль едва заметно кивнул, и вслед за этим Муромец прогудел:
– Ну-тка, расступись, честной народ. Покажись нам, витязь заморский.