Крестовый поход за счастьем
Шрифт:
Потом все вернулись и узнали, что я ездил в отпуск.
Парамон долго смотрел на меня, что-то размышляя, потом назвал самым продуманным из всех, но прибавил, что все равно я поступил как сука. Беззлобно, впрочем, прибавил. Для проформы скорее.
Чича, правда, обижался на меня часа полтора, потом забылся и полез рассказывать, как он пил самогон у себя в деревне с каким-то Архипом.
Скорик восхищенно назвал Профессором, сказал, что они придурки, а я умный и попросил нарисовать на тетради парусник.
Печенег долго распинался о том, что я гнида и так
Костя Перет с полчаса призывал всех устроить мне всеобщий бойкот (я же говорю, странный он был парень), потом полез бить мне морду, получил в глаз и обиделся недели на две.
Остальные в группе прореагировали по-разному, но повторюсь, на их мнение мне было… Ну, в общем, не тревожило оно меня.
Вот такая была первая наша практика…
…Мы сидели на нагретом песке и лениво обсуждали, что наконец-то, скоро закончится первый курс и старшаки перестанут нас «шугать». В училище была дедовщина. И самым важным событием, пожалуй, было окончание гонений и иногда издевательств со стороны третье и четверокурсников.
Печенег сладостно предавался мечтам, как он будет шугать молодых на втором курсе, придумывая все новые и новые издевательства. Скорик предложил ему заткнуться, напомнив, что на втором курсе он никого шугать права иметь не будет – такова была хартия вольностей нашего училища, которое сами курсанты называли «бурсой».
Печенег не унимался.
– Слышь, Печа – Парамон единственный называл Печенега Печей. Иногда Пичей. А иногда и Писей. – Вот кому если старшаки и разрешат на втором курсе шугать молодых, так это Профессору.
– Да с фига ли?! – взвился Печенег – Он дома сидит, пока мы летаем и шуршим и ему первому разрешат?!
Тут надо пояснить. Летать и шуршать на нашем языке – это бегать по «запашкам» – то есть, выполнять поручения старшаков. Летать – это сбегать в магазин или еще куда-нибудь, зачем-нибудь. Шуршать – мыть полы, посуду, стирать и прочее подобного рода. Запашки – от слова «запахать» – то есть, заставить… В общем, все это называлось нашим любимым словом «шугать».
Вообще, дедовщина в бурсе была махровой. Первокурсники были «духами» – существами, по сути, бесправными. И тут каждый из нас выживал, как мог. Я рисовал. Если попытаться сосчитать, сколько дельфинов нарисовал я для татуировок, ими можно населить небольшое море. Еще я не шуршал. Принципиально. Но об этом чуть позже. Еще я научился отмазываться. Ко всему прочему, некоторые из наиболее вменяемых третьекурсников увидели во мне интересного собеседника (Димка Новик, например. Из семьи интеллигентов, эрудированный и умный, нет-нет да и приглашал меня в гости «потрещать». И угощал чаем. Новик не очень любил дедовщину, сам шугал очень редко и никого никогда не бил. Он мне нравился, но все-таки он был из старшаков и я старался не демонстрировать, что у меня особые отношения с ним.). Не скажу, что меня не шугали совсем… Но полы я не мыл и ничего не стирал. Правда, надолго запомнился мне день принятия присяги, когда трое третьекурсников – Мащенко по кличке Изверг, Панаев – Пень и Головко – Голова, пьяные, подняли два кубрика и полночи забавлялись тем, что били нас по мордам кулаками, обмотанными в полотенца. От ударов щеки рвались внутри о зубы, и постепенно стены кубрика покрывались каплями крови…
Потом мы же ее и отмывали.
Но такое бывало редко…
Но бывало…
Забегая вперед, расскажу, как однажды, первый раз в жизни выпив полстакана коньяка, я совершенно охмелел и решил заночевать в экипаже. Коньяком меня угостил Новик по случаю… Не помню уже, по какому случаю, но я почему-то выпил… В общем, улегся я на свободную кровать в кубрике с Печенегом и Чичей. Спать не хотелось совершенно – новое состояние требовало осмысления и понимания, нравится оно мне или нет.
Среди ночи в кубрик вошел Изверг.
Пьяный.
Он по-хозяйски включил свет и заорал «подъем».
Печенег с Чичей вскочили, мне же было настолько все по фиг, что я даже не пошевелился.
Изверг опешил и решил наказать зарвавшегося духа…
Настоящим открытием стало для меня, что пьяный я оказывается пострашнее любого Изверга…
Злость на этого прыщавого узколобого заморыша буквально ослепила меня, я вскочил с кровати и без всяких предисловий ударил его в переносицу, потом сразу же – в челюсть, и уже не мог остановиться, пока не прибежали Голова с Новиком и не оттащили меня.
Я матерился, вырывался, обещал «всех на хер сонными перерезать», извернулся и долбанул Голову в нос, отчетливо услышав под костяшками пальцев противный хруст.
Потом прибежали наши, еще третьекурсники и кто-то из старшаков так вдарил мне в челюсть, что я потерял сознание…
Как оказалось потом, это был Новик…
На следующий день все ждали расправы с непокорным духом, но странное дело, никто даже не вспомнил о ночном моем пьяном бунте…
Только Изверг нехорошо косился в мою сторону, но вплоть до моего отчисления даже не подходил ко мне…
Повторюсь, это было уже после практики на Крузе.
Так, просто к слову пришлось…
– Так тоже дома сиди, если сумеешь – Скорик перестал трогать разбитый нос и улегся на песок – Ты вот только базарить горазд, а Профессор и домашний режим себе пробил и деньги сам зарабатывает и от страшаков отмазывается так, что не прикопаешься.
– Старшаки Профессора Королем Отмазки называют – с какой-то странной гордостью сказал Чича – сам слышал. Вадим, а правда, что тебя специально ловят, чтоб ты отмазался?
Я кивнул головой. Было и такое.
– Да и старшаки никогда Профессора в магаз не гоняют и полы мыть не заставляют – Парамон задумался – И чаем иногда угощают.
–Это потому что он рисует – Печенег явно злился.
–Это потому что он не шестерит – заметил Чича – Помнишь, как его ухайдакали, когда он тельняшки стирать отказался? А ты вот стираешь!
–Да ну на фиг – Печенег поморщился, потому что разговор ушел не туда, куда ему хотелось – Вадимастый потом неделю кровью ссал. Мне здоровье дороже.