Крестовый поход

Янг Робин

— Мы все равно погибнем, — отозвался Гарин. — Ты что, не слышишь, как ревут трубы? Это значит, что мамлюки взяли ворота. И потом, куда нам бежать?

— Я говорила тебе, у нас есть корабль.

— У меня нет.

— Ты сядешь с нами. — Элвин подошла к кровати. — Доплывешь до Венеции. Только помоги нам выбраться отсюда.

Гарин угрюмо вздохнул:

— А потом ты пошлешь меня к чертям.

— Нет, серьезно, я клянусь.

Он с усилием поднялся, схватил ее за руку, притянул к себе.

— Тогда скажи, что ты меня любишь.

Элвин глянула на Роуз на полу под окном, перевела взгляд на Гарина и опустила глаза.

— Я тебя люблю.

— Врешь, — взорвался

он. — Врешь, чтобы спастись.

— Боже, Гарин, — закричала Элвин. — Если тебе нужны мои страдания, тогда оставь меня здесь, и я отвечу за свой грех перед Богом. Но умоляю тебя, спаси мою дочку. Помоги спустить ее на землю! — Гарин молчал, и она направилась обратно к окну. Что делать? Остаться здесь и сгореть или попытаться все же спустить Роуз на простынях, а потом спрыгнуть самой? Но если мамлюки вошли в город и уже добрались до порта, то гибель неизбежна. И это была ее вина. Из-за нее погибнет дочка. Из-за нее. Элвин хрипло зарыдала, прижав ладонь ко рту. Закрыла глаза и сползла вниз под подоконник, к Роуз, которая задыхалась от дыма. Дверь из гостиной уже почернела и начала потрескивать. Она подняла дочку на руки, прижала к себе, бормоча ей в волосы: — Прости меня, прости ради Христа, моя красавица. Мне надо было увезти тебя, когда была возможность.

— Не плачь, мама, — отозвалась, всхлипывая, Роуз. Высунула из-под одеяла руки и обвила шею Элвин.

— Роуз, милая, я очень люблю вас, тебя и твоего отца, и буду любить до последнего дыхания. Я всегда любила лишь его одного. Всегда, сколько себя помню. Но однажды сорвалась и ужасно его предала. Мне было тогда больно, я разозлилась и захотела, чтобы он тоже страдал. Но я… я не хотела. — Элвин затряслась в рыданиях. — О Боже, прости меня. — Пламя принялось облизывать края двери. — Пожалуйста, родненький, милый Иисус, прости меня и дай увидеть его один последний раз! А потом забери меня, Господи!

Гарин сел, закашлялся, постепенно трезвея. В голове стучало, он чувствовал себя изодранным, больным, насквозь пропитанным ненавистью и горечью. Разглядел сквозь дым Элвин и Роуз, в отчаянии прильнувших друг к другу. Наконец дверь рухнула, и в комнату ринулся жар из преисподней. Он заслонил лицо рукой. Значит, вот он какой — ад? Значит, вот чем кончается все? Гарин вдруг вспомнил, сколько радости ему доставляло наблюдать за Роуз. Вспомнил, как он воображал, что однажды она подбежит к нему, возьмет за руку и улыбнется. Вспомнил, как в отрочестве мечтал творить добро, сражаться за христианство. Ему было приятно даже спасать Элвин от Бертрана и Амори, хотя он сам все подстроил. Он заставил себя подняться с кровати и проковылял к Роуз. Элвин вскрикнула, когда Гарин потянул девочку к себе, но потом затихла. Он плотно закутал ее, вялую, едва стоявшую на ногах, в одеяла и взвалил на плечо.

Наклонился к Элвин.

— Я вернусь за тобой. Скоро.

Элвин подняла глаза.

— Только вынеси ее отсюда, больше ничего не надо.

Гарин повернулся и побежал на огонь. Жар отшвырнул его назад, но он издал хриплый крик и врезался в пламя.

Элвин закрыла глаза, прижалась влажной щекой к полу, продолжая шептать:

— Я люблю тебя, Уилл Кемпбелл. Я тебя очень люблю.

Боже, как ей хотелось, чтобы он услышал эти слова.

Саймон, запыхавшийся, в ужасе остановился перед домом. Из окон наверху вырывалось пламя. Странно, откуда здесь взялся пожар, ведь Венецианский квартал был довольно далеко от осадных машин мамлюков.

Вдруг входная дверь с шумом распахнулась, и на улицу выбежал человек в горящей одежде. Он снял с плеча и опустил на землю какую-то поклажу, завернутую в тлеющие одеяла, и Саймон с ужасом увидел, что это Роуз.

Добрался Саймон сюда с большим трудом. Пока отпросился у главного конюха, пока переговаривался с защитниками города, которые останавливали его у баррикад по пути в Венецианский квартал, прошло больше часа.

Огонь теперь охватил всю правую часть дома до крыши.

Саймон поднял девочку на руки и побежал за горящим человеком. Догнал и начал тушить его одеялом. Наконец, сбив огонь, повернул безжизненное тело лицом к себе. Почти все волосы и борода обгорели, лицо и шею покрыли ужасные волдыри, но Гарина все равно можно было узнать. Саймон застыл, ничего не понимая. Стон Гарина вывел его из оцепенения. Он повернулся к Роуз. Глаза девочки были закрыты, и, кажется, она не дышала.

— Боже милостивый, — пробормотал Саймон, беря ее руку. — Роуз, ты меня слышишь? Роуз!

— Она жива? Скажи мне, она жива?

Саймон оглянулся. Гарин каким-то чудом поднялся на ноги и стоял рядом. Глянул на Роуз и издал хриплый вопль:

— О Боже!

Он опустился рядом с Саймоном.

— Рози! — Гарин повернул голову к потрясенному конюху: — Саймон, сделай что-нибудь. Приведи ее в чувство!

— Что случилось? — спросил Саймон. — Где Элвин?

Гарин оторвал глаза от Роуз, посмотрел на пылающий дом.

— Я хотел их спасти. Понимаешь, хотел.

— Гарин, ради Христа, скажи, где она? — взмолился Саймон. — В какой комнате?

Но тот опять взялся причитать над Роуз:

— Дитя мое, я не хотел сделать тебе больно. Боже, у меня и в мыслях не было сделать тебе больно.

Саймон побежал к входной двери, вошел внутрь, заслонив лицо руками, и медленно двинулся по коридору. Наверху бешено ревело пламя, было слышно, как трещат балки. Зажав ладонью рот и нос, он толкнул плечом дверь в конце коридора и ввалился на кухню. Здесь тоже было полно дыма. Сделав два шага, он споткнулся о что-то на полу. Посмотрел вниз и увидел мужчину, лежащего в луже крови с перерезанным горлом. Попятившись, Саймон вернулся в коридор и, собравшись с духом, попробовал подняться по лестнице.

В нестерпимом жару удалось добраться до третьей ступеньки. Он остановился. Вытер пот. Попробовал подняться выше, но задохнулся и ослеп от дыма. Сполз назад и на четвереньках двинулся обратно к двери. Вылез, полежал, ловя ртом благословенный воздух, подождал, пока прояснятся глаза, и увидел, что Гарина нет, а Роуз лежит там, где он ее оставил. Он пополз к ней.

Уилл увидел Саймона, выползающего из горящего дома, и погнал коня. Спешился, бросился к нему и замер, увидев дочь, лежавшую на земле без движения. В нем все одеревенело. Сознание отказывалось верить глазам.

— Уилл! — прохрипел Саймон, с трудом поднимаясьна ноги.

Уилл молча посмотрел на него, перевел взгляд на горящий дом, вскрикнул и побежал к двери:

— Элвин!

Саймон потащился за ним.

— Уилл, остановись! Ты не войдешь.

Он схватил его за мантию. Уилл вырвался, побежал дальше, выкрикивая имя Элвин. Ринулся головой вперед в дом. Лестница уже горела, но он начал подниматься, ловя ртом воздух, повторяя имя Элвин. Жар наверху был адский. Уилл обмотал голову мантией и продолжал продвигаться вперед. Одна ступенька, другая. Наверху с грохотом обвалились балки, послав вниз дождь красных угольков. Уилл ревел от ярости и продолжил подъем, но огонь заставил его упасть на колени. Он ненавидел это ревущее голодное пламя, ненавидел свою слабую плоть. В этот момент Уилл ненавидел даже Бога за то, что он сделал его таким хилым. Наверху опять обрушились горящие балки, затем крепкая рука схватила его и вытащила на воздух.