Крестовый поход
Шрифт:
— Сегодня вечером.
Хадир радостно всплеснул руками.
— Мы заставим Арбалет выстрелить! — Он посмотрел на Бараку: — А ты доведешь дело до конца.
— Что это значит?
— Когда султан узнает, что приказ послали от его имени, с его печатью, он разгневается, — спокойно пояснил Махмуд. — И станет искать виновных. Их бросят в темницу или даже казнят. Султан не пощадит ни меня, ни Хадира.
— Ты возьмешь все на себя, — сказал Хадир. — Скажешь, что приказ послал ты.
Бараку охватил страх.
— Я не смогу! Он разгневается!
— А ты объяснишь, — мягко и настойчиво проговорил Хадир, — что гордишься победами отца над франками, прочитал донесения шпионов и решил ему помочь. Султану некогда во все вникать, он обременен делами, и тебе захотелось показать, что ты уже не мальчик.
— Я не смогу, — повторил Барака. Его глаза невольно переместились туда, где за деревьями на земле лежала решетка — вход в темницу. — Я не смогу.
— Тогда отец так и не признает тебя за взрослого! — бросил Хадир. Заметив, как Барака вздрогнул, он смягчил тон: — Мне было видение. Если ты не сделаешь этого, он никогда тебе ничего не доверит. А когда ты станешь султаном, то никто из подданных не будет тебя уважать.
У Бараки пересохло во рту. Эти слова походили на те, что звучали у него в голове, не давали покоя.
— Я…
— Ты наследник, — твердо произнес Махмуд. — Только ты сможешь выдержать его гнев. И потом, ему все равно придется пойти на христиан, после того как они убьют наших людей. Эмиры его поддержат. Никто больше не станет говорить, что франки ничем нам не грозят. Видишь, что это самый лучший способ? — Махмуд внимательно посмотрел на принца. — Хадир сказал, что ты понимаешь, как важно изгнать неверных с наших земель.
В Бараку впились две пары глаз, белесые и черные, и он почувствовал, как только что обретенная власть куда-то ускользает.
«Мы знаем, ты еще ребенок, — будто говорили эти глаза, — у тебя не хватит смелости».
— Конечно, я все понимаю, — пролепетал он, страшась потерять их расположение. — И согласен.
Махмуд, внимательно посмотрев на него несколько секунд, довольно кивнул и перевел взгляд на Хадира:
— Я пошлю приказ о набеге.
Эмир скрылся в арочном проходе. Хадир, глянув ему вслед, улыбнулся Бараке:
— Ты приобрел сегодня могучего союзника. А теперь храни молчание, пока не придет время.
— А как я узнаю, что оно пришло?
— Когда мы начнем войну с христианами, — ответил Хадир с ухмылкой. — Не тревожься, я буду тебя направлять. Сегодня мы посеяли семена. Давай подождем, когда созреют плоды. — Он улыбнулся и приложил палец к губам. — Всему свое время.
Айша скользила по коридорам дворца, прижимая к груди деревянную шкатулку с матерчатым узелком внутри. Опустив голову, почти касаясь подбородком светло-коричневого хиджаба, она двигалась мимо стражников в ярких плащах, чиновников, эмиров и невольников. Ее никто не смел окликнуть, и она быстро добралась до своего укромного уголка. Небольшой уютной ниши, неясно, для чего предназначенной, сейчас совершенно заброшенной.
После шумного гарема уединение было целебным бальзамом. Примостившись в прохладном полумраке, Айша поставила ящичек и нежно развязала узелок. Оттуда выглянуло маленькое коричневое существо, бросило на нее осуждающий взгляд.
— Извини, — прошептана Айша, позволяя обезьянке взобраться на плечо. Та уселась и негромко заверещала, пока не получила финик.
Айша села, прислонившись спиной к стене. Она так и не дата обезьянке имя. Поначалу это ее беспокоило. Казалось, что без имени обезьянка как будто ей не принадлежит. Но теперь Айше даже нравилось, что животное осталось свободным, не получило клейма.
Обезьянка опять заверещала, и Айша погладила ее головку. Во время землетрясения она сильно возбудилась и до сих пор не могла успокоиться. Все прошлую ночь Айша продержала обезьянку в своей постели, к глубокому недовольству свекрови Низам.
— Ты делишь постель с моим сыном, — ворчала Низам, увидев утром, как обезьянка вылезает из-под одеяла, — и держишь там животную тварь!
Когда Айша поселилась в гареме, ее взяла под опеку мать Бараки, высокомерная властная женщина с ухоженными гладкими черными волосами и злыми глазами. Поначалу Айша была ей очень благодарна. Низам правила гаремом, где обитали больше сотни жен и наложниц султана. Здесь все воевали против всех, иногда объединяясь против какой-то одной женщины. Айша вскоре узнала, что в гареме иногда случались и отравления. К четырем старшим женам султана были приставлены специальные служанки, которые пробовали еду, прежде чем ее отведает госпожа. Султан Бейбарс был не особенно любвеобильным, и большинство жен и наложниц — в основном дары от разных принцев и правителей — никогда не видели его в своей постели. Поэтому соперничество за внимание повелителя в гареме было очень жестоким. Каждой хотелось стать старшей женой, когда одна из четырех умрет.
Айша с самого начала вызвала зависть. Ее поместили в гарем султана, поскольку Барака был еще юн, чтобы иметь собственный гарем. Она носила роскошные одеяния, пользовалась покровительством Низам и вообще вела себя не так смиренно, как подобает обитательнице гарема. Ей прислуживали два черных евнуха. Сопровождали в общую купальню, подавали еду, питье и сладости, какие она желала. Невольницы ежедневно купали Айшу, массировали тело и тщательно удаляли с него щипчиками волосы, которые только недавно начали появляться и вызывали у нее огромное смущение. Во время массажей и выщипывания она громко ойкала и хихикала. Вскоре все это ей смертельно наскучило.
А опека Низам превратилась в мучение. После свадьбы Айша была с Баракой в постели лишь один раз и устала от попреков свекрови, которая считала Айшу виноватой, что ее милый сыночек больше не призывает жену в постель. От отчаяния Айшу удерживали уроки танцев, поэзии, вышивания, обезьянка и еще вот эти прогулки в одиночестве, на которые она решалась, когда Низам была занята. Айше удавалось пролезть через решетки в купальном павильоне.
Иногда Айша боролась с искушением вообще покинуть Цитадель, спуститься в город. Конечно, потом ее ждало бы суровое наказание, но больше всего Айша боялась разгневать отца. Она также ужасно боялась старшего евнуха, огромного нубийца с черной как смоль кожей. Он наказывал девушек плетью или казнил, если проступок был тяжким. Большинство невольников-мужчин в гареме были медлительны и тупы. После кастрации их голоса стали высокими, как девичьи. Безбородые, с дряблыми телами, апатичные, они вызывали у Айши омерзение. Не мужчины и не женщины, даже не люди, а просто вещи, сделанные из чего-то мягкого и тягучего, выполнявшие то, что скажут. Главный евнух был другим. Возможно, его как-то бодрила власть, или кастрация у него была какая-то не такая, не важно. Но он был быстр, смекалист и опасен, как змея. Горе девушке, разозлившей или обидевшей его.
Айша прижала голову к стене, наслаждаясь тишиной. Вначале она радовалась, что Барака не призывает ее в свои покои, но потом стала удивляться почему. Да, брачная ночь оказалась сплошным мучением, но разве это была ее вина?
Она вошла в нему в одеянии из прозрачнейшего шелка, окутанная облаком благовоний. Набеленное, разрумяненное лицо, насурьмленные брови, на шее и запястьях золото и драгоценности. Низам научила, что и как делать. Руки дрожали, сердце колотилось, но она старалась. Барака при ее появлении даже не пошевелился. Сидел с бледным лицом, угрюмый. Она уселась рядом с ним в ногах постели, усыпанной лепестками роз. Вот так они сидели и сидели, пока молчание стало непереносимым, и Айша не выдержала. От отчаяния она повернулась его поцеловать. Они стукнулись зубами, и Айша едва сдержалась, чтобы не хихикнуть. Ощущение его языка у себя во рту было скорее неприятным. Скользкий язык извивался как рыба. Потом Барака принялся что-то у нее нащупывать. Это длилось долго, пока она, расстроенная его неловкостью, не легла на спину на постель и не притянула его к себе. Он вяло повалился поверх нее, пролежал без движения несколько минут, а затем скатился на бок и вышел из покоев, хлопнув дверью. Айша вздохнула и открыла глаза.