Крестовый поход
Шрифт:
Продолжающие штурмовать стены города уже давно в ужасе поглядывали на свой объятый пламенем лагерь, а когда из ворот на них двинулось войско, монголы побежали. Меньшая часть, понимая, что спастись не удастся, решила отчаянно сражаться, но большинство ринулись к реке в надежде перебраться на другой берег. Кто вплавь, а кто вброд на загнанных конях. Очень многих догнали стрелы мамлюков.
Вот так завершилась осада аль-Биры. Победа казалась уже близкой, монголы торжествовали, и вот теперь были отброшены обратно, за Евфрат, оставив у стен
К Ишандьяру подскакал атабек. Доложил, что битва закончена, не успевшие убежать монголы либо пленены, либо убиты. Нога у эмира горела огнем. Лекарь только что перевязал резаную рану. Ишандьяр приложился к бурдюку с водой, прополоскал рот и сплюнул в песок пыль и кровь.
— Отвези это в Алеппо. — Он протянул атабеку свиток. — Передай эмиру, и пусть он пошлет его султану Бейбарсу. Каир ждет вестей о нашей победе.
Атабек с поклоном удалился.
Наступив на раненую ногу, Ишандьяр поморщился и похромал к воротам. Там вносили в город раненых. Битва закончилась победой над монголами. Теперь пришло время считать мертвых.
Цитадель, Каир 1 марта 1276 года от Р.Х.
Бейбарс поморщился. Ему до смерти надоели эти монотонные хриплые голоса, жужжавшие, как надоедливые мухи. Впрочем, не меньше надоели и сами эмиры, сидевшие у подножия трона на подушках. С трудом подавив зевок, Бейбарс крепче ухватился за львиные головы на подлокотниках трона.
— Будет, Махмуд. Мы уже взяли в толк твои речи.
Махмуд поклонился, не в силах скрыть на лице досаду.
— Эмир Калавун, — сказал Бейбарс, — ты все молчишь. Скажи тоже свое слово.
Чувствуя на себе взгляды всех пятнадцати эмиров, собравшихся в тронном зале, Калавун поднес к губам кубок с крепким ароматным напитком, собираясь с мыслями. Военный совет длился больше часа, и пока султан решения не принял. Эмиры помоложе, такие как Махмуд, горели нетерпением начать войну с христианами.
Калавун поставил кубок на низкий столик рядом и встретил вопросительный взгляд Бейбарса.
— Как и прежде, мой повелитель, я не вижу смысла идти войной на христиан, сейчас они нам ничем не угрожают.
— Пока не угрожают, — подал голос молодой эмир Байдар, сидевший рядом с Махмудом. — Но замышляют Крестовый поход. Каждый мирный день, что мы им дарим, они используют для строительства кораблей и сбора войск. До какой поры мы будем ждать?
— От торговли с франками мы получаем выгоду, — возразил Калавун. — И нет вестей, что на Западе собирают Крестовый поход. Напротив, оттуда доносят, что многие правители не хотят войны.
— Купцы как торговали с нами, так и будут. Но зачем дозволять им жить на наших землях? Зачем нам сидеть и гадать, пойдут на нас франки на грядущей неделе или через десять лет? — Молодой эмир оглядел собравшихся в поисках поддержки. Некоторые закивали.
— Твое недовольство еще не причина затевать войну, — спокойно произнес Калавун.
Эмир коротко рассмеялся,
— По виду ты вроде мусульманин, эмир Калавун, но нутро у тебя, я угадываю, христианское!
Собравшиеся зашумели.
— Тихо! — рявкнул Бейбарс. Его глаза сверкнули гневом. — Повинись перед эмиром Калавуном, — приказал он Байдару. — Он знатный воин и правоверный мусульманин, как и я. Твои обидные слова обращены также и ко мне.
— Прости меня, о повелитель, — смущенно проговорил Байдар. — И ты прости меня, славный эмир Калавун. Мой язык — мой враг.
— С двумя врагами биться труднее, чем с одним, — сказал пожилой эмир. — Монголы не дают нам покоя. И я согласен с эмиром Калавуном — воевать надо идти на них.
— Мы послали войско отогнать монголов от аль-Биры, — вмешался Махмуд. — Но они не в первый раз берут в осаду наши города и, я уверен, не в последний. — Он осмелел, увидев, что Бейбарс его не прерывает. — Пусть наше войско в Сирии держит монголов за Евфратом, а мы все пойдем на франков. Захватим Палестину, изгоним оттуда неверных и тогда повернем на Анатолию. С тыла нам никто больше грозить не будет.
— У франков сейчас и войска настоящего нет, — сказал Калавун. — И ты их равняешь с монголами? Которые уничтожили целые народы и стерли с земли многие города? Которые сейчас владеют половиной мира? — Голос Калавуна стал тверже. — Десять лет назад монголы преодолели пустыню и горные перевалы, чтобы напасть на Киликию. Армяне их тогда отбили. Но, видно, монголы ненасытны. Им нельзя уступать, если мы отдадим монголам хотя бы пядь нашей земли, они обрушат на нас все свое несметное войско и отберут все наши победы, начиная с битвы при Айн-Джалуте.
При упоминании Айн-Джалута Бейбарс пошевелился.
Это была первая победа над монгольским войском, какую когда-либо знал мир. И это была его победа, его сладостный триумф. Он покарал монголов за разорение своего народа, за свою неволю. После этой битвы началось его восхождение к власти. Бейбарс вспомнил Айн-Джалут и как будто стал снова молодым. Он оживился, в нем забурлила энергия, что в последнее время случалось очень редко. «Пусть ненавистные франки посидят пока в своих городах за неприступными стенами. От них сейчас нет никакого вреда. А вот монголы постоянно совершают набеги, бросают мне вызов, отважусь ли я встретиться с ними на поле битвы». Бейбарсу захотелось снова ощутить в руках меч, снова почувствовать на лице сухое дыхание пустыни.
— Я решил, — объявил он резким, повелительным тоном.
Эмиры затихли. Лицо Калавуна было невозмутимо, как всегда, однако сердце в груди заколотилось быстрее.
— Мы пойдем на Анатолию.
Махмуд и другие молодые эмиры угрюмо опустили глаза. Калавун почувствовал облегчение, но не радость. Потому что впереди все равно ждала война. Но эту войну Калавун не стал бы останавливать, даже если бы мог. Он хотел мира, а монголы его не хотели. И он будет защищать свой народ.