Кри-Кри
Шрифт:
— Зачем это вы? — Мадам Мишель умоляюще сложила руки.
— Пусть в этом доме больше не будет жизни! — грубо закричал жандарм.
Мадам Мишель растерянно оглянулась по сторонам. Она поняла: в этом доме больше не будет жизни, Луиза сюда никогда не вернется, она ее больше не увидит.
Ее плечи сгорбились. Через несколько секунд она снова подняла голову, окинула взором комнату и сказала:
— Пять минут уже прошло. Я готова итти за вами!
Глава одиннадцатая
В ПЛЕНУ У ВЕРСАЛЬЦЕВ
Кри-Кри
Однако, когда он очутился в подвале, где сидели, лежали и стояли пленные коммунары, а также и те, кто был заподозрен в близости и сочувствии к ним, Кри-Кри почувствовал, что его горе — это только капля в океане общих испытаний.
Кого тут только не было: старики и молодые, женщины и подростки, здоровые и больные!
На Кри-Кри, которого втолкнул в подвал жандарм Таро, никто не обратил внимания. Вскоре Кри-Кри понял, почему. Дверь подвала очень часто открывалась, для того чтобы впустить новых узников, но те, кого она выпускала, обратно не возвращались.
Кри-Кри растянулся в свободном углу, возле огромной бочки, от которой шел дурманящий голову винный запах.
— Этот запах плохо действует на голодный желудок! — попробовал пошутить молодой парень в костюме федерата.
Видно, его притащили сюда силой и били по дороге: лицо его было в синяках и ссадинах, один глаз был почти закрыт багровым кровоподтеком, на куртке не хватало рукава, от кепи остались только лохмотья, которые залихватски торчали на самой макушке.
Пожилой федерат, посасывая пустую трубку, в которой уже давно не было табаку, говорил, ни к кому не обращаясь:
— И все-таки теперь уже можно сказать: руководители Коммуны были неправы, когда настаивали на том, чтобы мы только оборонялись. Надо было нападать. Надо было наступать на Версаль и захватить врага врасплох. Известно, что оборона — враг вооруженного восстания. А наши вожди все спорят между собой.
— Вот и с банком тоже никак не договорятся, — вмешался в разговор полный человек с пробивающейся сединой в волосах и в бороде. — Давно надо было наложить на него руку.
Неподалеку от Кри-Кри сидела женщина средних лет.
— А ты за что сюда попала? — спросил ее федерат с трубкой.
Все в этой спокойной женщине дышало миром, тишиной и каким-то особым уютом. Казалось, действительно, непонятным, какое отношение она могла иметь к баррикадам, боям и инсургентам.
— Меня зовут Жозефина Ришу, — ответила женщина, хотя никто и не думал спрашивать ее имя. — А арестовали меня из-за каменных фигур.
— Каких фигур? — удивился коммунар с трубкой.
— Я проходила мимо баррикады на улице Маньян, — словоохотливо ответила Ришу, — вижу, молодежь старается, строит укрепление, но у нее плохо выходит. Материалов-то не запасли во-время. А напротив как раз лавка, где продаются надгробные памятники: статуи ангелов и святых. Я и говорю командиру: «Эх вы, недогадливый! Ведь эти статуи совсем не плохая защита». Он и послушался моего совета. Вмиг его ребята обчистили всю лавку мосье Кулена. Вы бы только видели, как странно выглядела баррикада, где выстроились: плачущий ангел, святая Катерина, апостол Петр и другие. Это было смешно, но мы смеялись недолго. Немало жизней оставили там коммунары… Ну, а потом, как только баррикаду взяли версальцы, одна из сплетниц, — их в нашем квартале сколько
Мадам Ришу сделала паузу, а потом просто добавила:
— И вот я здесь.
— Утром увели на расстрел женщину только за то, что она три раза чихнула, когда ее допрашивал сержант, и забрызгала его мундир, — отозвался высокий худой мужчина. Произнеся спокойно эти слова, он подошел к стене, вынул из кармана кусочек угля и начал выводить на ней что-то огромными размашистыми буквами.
— Что ты пишешь, — спросил пожилой федерат удивленно, — и кто прочтет твои слова?
— Пусть те немногие, что прочтут, запомнят. Я жалею, что прежде мы не кричали их во все горло на улицах, — пылко ответил высокий. — Это завещание моей малютке Нинетт. Сейчас ей пять лет. Когда она подрастет, я верю, Коммуна восторжествует. Пусть же дети не повторяют ошибок своих отцов и не верят крокодиловым слезам врага.
Он бросил на пол обломок угля и отошел от стены, и все увидели черную надпись в траурной рамке на белой стене:
Мое завещание малютке Нинетт:
Будь беспощадна к врагам!
Жан Ферри, столяр.
27 мая 1871 года.
Из противоположного угла донесся слабый стон.
Кри-Кри, решивший было не вступать ни с кем в беседу, невольно вскочил:
— Кто это?
— Это умирающий, — нехотя ответил коммунар с трубкой. — Он, должно быть, не переживет сегодняшнего дня. С утра сознание покинуло его.
Кри-Кри выбрался из своего угла и, шагая по ногам лежавших, добрался до умирающего.
Он лежал навзничь на голом полу. Его бескровное лицо с закрытыми веками ничего не выражало. Кри-Кри понял, что помочь ему уже ничем нельзя, и отвернулся к маленькому оконцу, вырезанному высоко в стене. Весь видимый из окна кусок неба был охвачен заревом.
— Что это горит? — спросил Кри-Кри, не обращаясь ни к кому в отдельности.
— Горит Париж, — мрачно ответил кто-то из лежавших на полу.
В эту ночь горели дома, улицы, целые кварталы. Огонь бушевал с особой силой в районе между улицами Рояль и Сен-Сюльпис. Грандиозная пылающая масса разделялась разноцветной от зарева и крови водой Сены, убегавшей от огня.
Огненная стихия пожирала такие, казавшиеся ранее несокрушимыми гиганты, как дворец Тюильри, здания Почетного легиона, Государственного совета, Расчетной палаты.
Горела и Ратуша, этот роскошный дворец парижской буржуазии, в своей архитектуре отразивший пышный стиль нового класса, пришедшего на смену феодалам.
Кто был виновником этих пожаров?
Версальцы и реакционная пресса умышленно обвиняли в этом коммунаров, которые якобы из мести и в бессильной злобе поджигали город.
На самом же деле коммунары лишь в отдельных случаях прибегали к огневой завесе пожаров, для того чтобы приостановить наступление неприятеля или помешать ему окружить баррикаду.
Артиллерийские гранаты и ядра, начиненные керосином, сыпавшиеся в изобилии на Париж, были основной причиной пожаров. И только дворец Тюильри, этот приют королей, строивших свое благополучие на крови и слезах народа, ненавистный рабочему Парижу, как символ власти монархии, был предан огню по приказу Коммуны.