Кри-Кри
Шрифт:
Дама, казалось, была готова испепелить старика своим взглядом. Вне себя от бешенства, она швырнула в него лорнетом, но не добросила, и разбитый лорнет хрустнул под ногами Луи. Тогда, не зная, что еще придумать, она приблизилась к Луи и размахнулась, чтобы ударить его по лицу. Но и эта попытка оскорбить старого коммунара не удалась. Со сверкающими от возмущения глазами он бесстрашно шагнул навстречу женщине. В то же время дружной стеной на нее надвинулись пленные, весь тот ряд, в котором шел Луи. Руки их были связаны, но они еще могли двигать ногами.
— Не думай, что можешь безнаказанно издеваться,
Стиснутая федератами, под градом их насмешек дама, напуганная до смерти, поспешила скрыться в первом же подъезде.
Стиснутая федератами, под градом их насмешек дама, напуганная до смерти, поспешила скрыться в первом же подъезде.
Луи благодарно посмотрел на своих товарищей по плену. Сколько их было здесь, молодых, сильных, прекрасных!
— Я мог бы донести тебя, Декаруз, — ласково сказал один из молодых, глядя, как Луи с трудом передвигает распухшие ноги, — но эти мерзавцы связали мне руки. Они понимают, что я пустил бы их в ход первым делом для того, чтобы разукрасить рожи наших конвоиров.
— Спасибо, друг, я дойду и сам. Уже недалеко, — бодро сказал старик.
В самом деле, их страшный путь подходил к концу.
Когда они проходили мимо Пантеона [45] , их остановил проезжавший мимо кровавый генерал Сиссей.
45
Пантеон — здание в Париже, первоначально предназначавшееся для религиозного культа, но во время Французской революции 1789 года ставшее своего рода кладбищем, где хранился прах великих людей страны.
Он приказал подвести Луи к порталу.
— На твоей совести, старый бунтовщик, много преступлений против общества. Я даю тебе возможность перед смертью попросить у него прощения. Ты будешь расстрелян на ступенях Пантеона на коленях.
— Я ненавижу это общество, я никогда не стану перед ним на колени! — гордо сказал Луи.
— Ты будешь расстрелян не иначе, как на коленях!
Луи, ничего не отвечая генералу, выставил грудь вперед и обратился к солдатам:
— Стреляйте!
Генерал продолжал издеваться:
— Я знаю, вы устраиваете сцены для того, чтобы потом рассказывали, как вы умирали.
— В интересах своего дела я волен поступать, как мне нравится, — отвечал Луи.
— Становись на колени!
— Я не стану на колени!
По команде Сиссея два солдата навалились на Луи и насильно пригнули его к каменным ступеням.
Боясь, как бы солдаты не дрогнули перед мужеством этого старика, Сиссей распорядился:
— Кончайте с ним скорее!
Раздался залп…
— Да здравствует человечество! — крикнул Лун, падая замертво.
Какой-то прохожий остановился, взглянул на распростертого на земле Луи и сказал, ни к кому не обращаясь:
— Этот человек сказал: «Да здравствует человечество!» Значит, свобода других народов ему была так же дорога, как свобода Франции…
— Да здравствует человечество!
Глава двадцатая
«МЕНЯ ПРИСЛАЛ ГОСПОДИН МАРКС»
Через десять дней кафе тетушки Дидье «Веселый сверчок» было ярко освещено и иллюминовано.
Но, хотя кафе и переливалось цветными огнями и из окон неслись веселые звуки музыки, тетушке Дидье все казалось мало: ей хотелось еще и еще раз доказать свою преданность новому правительству.
Молва о раненых федератах, скрывавшихся в ее кафе, прекратилась так же внезапно, как и возникла. И тетушка Дидье могла считать себя в полной безопасности. Но по свойственной ей болтливости и неугомонности она все еще продолжала доказывать неизвестно кому, что она, бедная вдова, — самая благонадежная особа в квартале.
Всюду, где только была возможность, она навесила бумажные трехцветные флажки. На видном месте она водворила огромный портрет Тьера. На нем безобразный карлик был изображен бравым и мужественным героем.
На безукоризненно белый накрахмаленный фартук — эмблему хозяйственности и процветания своего кафе — тетушка Дидье нацепила огромную трехцветную розетку.
И все-таки ей казалось, что можно сделать что-то еще, о чем она не догадалась, а другие, может быть, уже сделали.
В это яркое, солнечное утро конца мая, когда в Париже, залитом кровью, благоухание распустившихся деревьев безуспешно боролось с ужасным запахом тления, Кри-Кри казался особенно подавленным и угрюмым.
Рана его зажила и почти не беспокоила.
Веселый и жизнерадостный по натуре, он сегодня, как назло, не мог справиться с собой. Массовые убийства последних дней, все то, что приходилось каждый день видеть, с еще большей яркостью вызывало в его памяти недолгие счастливые дни Коммуны, когда каждый чувствовал себя свободным гражданином.
Ловкий и умелый, Кри-Кри сегодня разбил уже два стакана.
— Я тебя не узнаю, Кри-Кри, — ворчала тетушка Дидье. — Ты ходишь, как осенняя муха, вот-вот свалишься. Не слушаешь, что я говорю, бьешь посуду. Я начну записывать убытки на твой счет. Может быть, это поможет.
— Записывайте, если вам угодно, — дерзко отозвался Кри-Кри.
Тетушка Дидье хотела ответить достойным образом на дерзкую выходку мальчика, но робкий стук в дверь отвлек ее внимание.
— Кто там еще? — в сердцах сказала она. — Кого это принесло? Ступай, Кри-Кри, открой двери.
Кри-Кри неохотно пошел к дверям; с тем большей радостью он увидел Мари.
— Мари! Как хорошо, что это ты! Здравствуй!
Робко ступая, Мари подошла к хозяйке.
— Здравствуйте, мадам Дидье! Вы передавали через маму, чтобы я пришла?