Крики в ночи
Шрифт:
— Мне страшно, — сказала Эмма. — От того, как Ле Брев смотрит на тебя, а ты на него.
— Мне кажется, он замешан в этом каким-то образом.
— Не говори так.
Я отодвинул пустой поднос и встал.
— Куда ты идешь?
— Позвонить в Рингвуд.
— Зачем?
— Сказать им, что ты здесь. И сказать Джеральду, куда мы едем. На всякий случай.
— На какой случай?
Я улыбнулся. На случай беды? На случай, если Ле Брев попытается заставить нас замолчать раз и навсегда?
— Отец знает, что я здесь.
— Конечно. — До этого я уже додумался. — Я скажу, что нашел в особняке Сультов.
— Нет, не делай этого…
— Почему, дорогая?
— Потому что… — она не закончила фразы. А имела она в виду, несомненно, то, что все еще не верила мне.
— Я все же позвоню.
Нас проводили в пустой кабинет, заставленный шкафами с папками. Жалюзи были опущены, и мне прежде всего захотелось поднять их. Сквозь них пробивался утренний свет.
Мы быстро дозвонились до Джеральда, и я рассказал ему об обуви.
— Правда? — с трудом поверил он. — Совершенно невероятно.
„Господи Боже мой, эти вечно сомневающиеся британцы“, — подумал я.
Последовала долгая пауза.
— Это… э-э… место, особняк… Как ты на него вышел?
— Это долгая история. Но в конце концов я проник туда.
— Я думаю…
— Послушай, старик. Дети были там. Мы возвращаемся туда с полицией. Я просто хотел, чтобы ты знал об этом.
— И Эмма тоже едет?
— Она хочет поехать.
Он произнес, приглушив голос:
— Позаботься о ней.
— Конечно, Джеральд. — Я посмотрел на жену, стоящую рядом. — Я люблю ее.
Я положил трубку, и мы пошли по коридору к выходу, у которого, как сказал Ле Брев, нас уже ждала машина сопровождения. Эмма с присущей ей английской сдержанностью не показывала своих чувств на людях.
— Зачем ты ему сказал это?
— Потому что это правда.
— Я о другом. О том, что мы едем туда. Это может оказаться иллюзией, ложной надеждой.
— Возможно. Но это также и для того, чтобы подстраховаться — так, на всякий случай.
Эмма молча стояла рядом со мной, бесстрастно глядя на двор.
— Да пошли они, — вымолвила она. — Почему мы должны их бояться?
Мне захотелось обнять и поцеловать ее, если бы она позволила. Это была моя настоящая Эмма, маленькая ведьма, в которую я влюбился, а не та печальная, взвинченная женщина, которая пришла ко мне в больницу. Пока мы ждали, подъехал на своей машине Клеррар.
— А, месье, мадам. Мы искали вас, — он сиял. — У нас есть необходимые разрешения. Через несколько часов мы будем готовы.
Эмма почему-то сильно побледнела.
— Мадам Фрилинг не передумала ехать?
Я посмотрел на нее и увидел на ее лице все надежды, которые мы тайно лелеем, надежды обмануть смерть. И все наши страхи. Страхи, что, найдя детей или выяснив, что случилось с ними, мы все же можем потерять друг друга.
— 28 —
Мы отправились туда тем же вечером в сопровождении эскорта машин. В первой машине сидели Ле Брев, Эмма и я. В других — Клеррар, заместитель Ле Брева, Констан и несколько жандармов. В таком составе мы выехали из увешанного флагами двора комиссариата и направились на север в горы. Солнце все еще припекало. Мы ехали быстро, мигалка на машине Ле Брева расчищала нам дорогу в эту сухую местность цвета песка.
Мне пришлось признать, что Ле Брев хороший организатор. Жандармы в микроавтобусе „рено“ прихватили с собой кирки, лопаты и пластиковые мешки и надели рабочие костюмы. Мы походили на маленькую армию, которая отправилась исследовать особняк в Гурдон-сюр-Луп.
Эмма нервничала, как будто никак не могла решить, кто же из нас врет, или даже кто же из нас настоящий убийца — я или Ле Брев. Мой звонок Джеральду взволновал ее, несмотря на то, что внешне она старалась казаться спокойной. Я сидел рядом с ней на заднем сиденье. Она кусала губы и не позволяла мне дотронуться до нее. Я видел, что Ле Брев наблюдает за нами в зеркало заднего вида.
Ле Брев обернулся:
— Что за мужчину вы видели — того, в маске? Большой или маленький?
— Высокий.
— И вы говорите, он не разговаривает?
— Только мычит.
— Но он бросился на вас с ножом?
— Да, с кухонным ножом.
— А затем остался с той старой женщиной?
— Да, я же говорил вам. Он разговаривал со старухой, а затем бросился за мной.
— Месье, я не могу поверить в это, — он продолжал пялиться на меня, — это невероятно.
— Это ужасно, — прошептала Эмма не столько мне, сколько себе.
— Посмотрим, — пробормотал инспектор.
Маленький караван машин начал свое восхождение среди мрачных, неприветливых гор. Эмма смотрела на виноградники, ступеньками уходившие вверх, и на еле заметную дорожную колею. Мотор натужно ревел, мы с трудом пробирались вверх по долине, которая вела непосредственно в Гурдон, в страну пыли и ящериц.
Ле Брев бросил через плечо:
— Это нехорошие места.
— Знаю. Особенно если вспомнить войну.
Эмма взглянула на меня. Я помог ей надеть жакет, так как становилось прохладно.
— Я видел табличку в церкви.
— А… — Он запустил руку в жесткие, как проволока, волосы. — Это были плохие времена.
— Особенно для Сультов.
Мы въехали на площадь в Гурдон, повелительно сигналя. Несколько одиноких прохожих, пара машин в тени домов, женщины в темных дверных проемах, с вялыми лицами наблюдающие за нами. Мы увидели шпиль церквушки, где я побывал с Эстель. Она возвышалась, как римский собор Святого Петра среди окрестных домов; шрамы, оставшиеся от войны, все еще были заметны на стенах и шпиле храма. Затем мы выехали из деревни и попали в лунный пейзаж, состоящий из каменных стен и каменных долин, дома кончились, и началась ограда владений Сультов.