Крики в ночи
Шрифт:
Ле Брев повернулся к Шалендару:
— Вы слышали? Скажите ему, что это запрещено.
Шалендар покачал головой. Эмма, используя все свое обаяние, стала уговаривать его.
— Он говорит, что ему все равно, — перевела она.
— Но его жена ухаживает за мадам.
Я услышал циничные нотки в голосе Шалендара.
— Он говорит, что вы можете попробовать, если вам удастся, извлечь какой-то смысл из ее мычания. Она глухая и сумасшедшая, — пояснила Эмма.
Я победно повернулся к Ле Бреву. Все, что мне нужно — это сделать еще одну попытку, использовать последний шанс. Но я видел, что Эмме потребовалось собрать все свое мужество, чтобы еще раз добровольно войти в темные комнаты этого дома. Тихо она прошептала:
— Если ты останешься, Джим… то и я тоже.
— Мадам, я вам не советую… — начал было Ле Брев, но передумал. Он раздраженно подкидывал носком ботинка гравий.
— Дорогая, в этом нет необходимости, — сказал я Эмме. — Это страшно и к тому же спать нам негде.
— В комнатах наверху полно свободных кроватей, — возразила она.
— И перепачканных матрасов.
— Разве это имеет значение? — стояла на своем она.
— Хорошо, хорошо. — Ле Брев, казалось, уступил. — Это ваше дело. Я предупрежу охрану у ворот. Если передумаете, позвоните. Вы поняли?
— Поняли.
— И если что-нибудь будет не так… — Он погрозил мне пальцем.
— Почему что-то должно быть не так?
Он снова пожал плечами и развернулся, стремительный в движениях, как боксер. Мы наблюдали, как инспектор занял свое место в машине, где к нему присоединился Клеррар. Он не взглянул на нас, когда машины спешно завелись и исчезли из виду. Стояла такая тишина, что мы слышали, как вдали закрылись чугунные ворота. Мы остались одни.
Эмма взяла меня под руку. Ее губы шевелились в беззвучной молитве.
— О, Джим. Да поможет нам теперь Бог.
Я притянул ее к себе и поцеловал в макушку.
— Все в порядке, дорогая, я люблю тебя. — Но она дрожала. — Эмма, дорогая, что с тобой?
— Я не могу объяснить.
— Скажи мне…
— Не сейчас, не здесь. Пойдем в дом, — попросила она.
Свет в особняке погас. Был уже одиннадцатый час вечера, воздух посвежел. Мы стояли на ступеньках крыльца и смотрели на парк. Коварная луна, почти полная, отбрасывала причудливые тени. Вглядываясь в темноту, я не мог отделаться от мысли, что где-то там, среди деревьев, возможно, лежат мои Сюзи и Мартин. И уже ничем нельзя им помочь, даже не найти могил.
Эмма тяжело вздыхала рядом со мной:
— Это зловещее место… мне страшно.
Я обнял ее и почувствовал, как закоченело ее тело.
— Бояться нечего. Я уже испытал самое худшее, что могло произойти.
Но на самом деле я был вовсе в этом не уверен.
— Где Шалендары? — спросила она.
— Думаю, что жена ухаживает за мадам Сульт. А сам старик куда-то исчез, когда уехали машины.
— А почему полицейские все время крутятся у ворот? Я бы предпочла, чтобы они были здесь.
— Потому что таков приказ старухи. Они не должны подходить к дому, пока этого не захочет мадам. Так сказал Ле Брев.
— Странно это. Какой-то бред.
— Любой бред не лишен определенной логики.
— И ты веришь в это? — спросила она, немного помолчав.
— В данном случае — да. Пойдем разыщем Шалендара.
Парадная дверь оставалась незапертой, и мы вошли в холл, отделанный мрамором. Я включил весь свет, даже старинную люстру.
— Все это выглядит как-то нереально.
Холл вполне мог сойти за декорацию для какой-нибудь помпезной оперы. Он казался нарисованным. Лестница с балюстрадой заворачивала на второй этаж, роскошная лестница, по которой должны подниматься дамы в бальных платьях. Казалось, вот-вот откуда-нибудь выйдут люди, но никого здесь не было. Мы стояли одни в пустом холле, из которого через арки уходили коридоры в оба крыла здания — к мадам Сульт направо и к Шалендарам налево.
Внезапно погас свет. Эмма вскрикнула и прижалась ко мне.
— Не волнуйся. Просто какой-то дурак выключил его.
И вдруг мы увидели череп, приближающийся к нам через правую арку, голову, отделенную от туловища, освещенную голову со втянутыми щеками, голову Шалендара. Я понял, что он, специально или нет, держал зажженный фонарь под подбородком, чтобы свет сделал из его лица что-то похожее на маскарадное чудовище во время празднования Хэллоуина — кануна Дня Всех Святых.
— Шалендар!
— Месье? — Голос старика был полон подобострастия, он подошел поближе.
— Во что вы играете, черт побери? Вы испугали даму.
— Что-что, месье?
Эмма уже пришла в себя.
— Он говорит, что ему очень жаль, если он напугал нас. Он пришел, чтобы проводить нас наверх, — перевела она.
Я увидел, что он несет свечи, полотенца и мыло. Но мы находились в таком напряжении, что любое движение только прибавляло нам адреналина в крови.
— Спроси, зачем он выключил свет?
Теперь я полагался на Эмму, и это сближало нас.
— Приказ мадам Сульт, месье. Никогда не зажигать большой свет без ее разрешения. Поэтому мы используем фонари, мадам, и небольшие лампочки в коридорах.
Маленькие голые лампочки, которые я видел.
— А она когда-нибудь просит зажечь большой свет?
— Нет, месье.
— Ну, вам следовало бы предупредить нас.
— Извините, сэр. — Он почтительно стоял рядом с нами, приземистая фигурка крестьянина-тугодума, человека, который жил в сумерках этого мрачного места. — Пожалуйста, я провожу вас в ваши комнаты.
— А где мадам Шалендар? — спросил я.
— Она готовит еду для мадам. К тому моменту, когда она проснется.
— И когда это будет?