Крики в ночи
Шрифт:
Мадам Шалендар подошла ко мне, намереваясь выпроводить, но я оттолкнул ее.
— Заткнитесь!
Запах, стойкий запах общественного туалета, испражнений. Ночной горшок мадам с откинутой крышкой стоял наготове в углу.
Когда я всмотрелся в иссушенное лицо старой женщины, в тонкие ноздри, голубые глаза, сухие губы с щетиной усов, выступающие скулы, я представил их полными жизни, какими они могли быть в ее юности. Я увидел, будто восстановив ее черты, ясные голубые глаза и светлые волосы, которые, наверное, делали ее в молодости женщиной, достойной восхищения. Тот же высокий лоб, то же широкое овальное лицо, те же самые проницательные независимые глаза.
Я смотрел на мать Эстель! Я встряхнул ее, почувствовав, как тонкая кожа задрожала над иссохшей плотью.
— Где они? Что ты с ними сделала?
Она криво улыбнулась мне, будто подыскивая ответ в глубинах своего безумия, но в этот момент я почувствовал приближение еще одного человека со стороны полуоткрытой двери, человека, шедшего из кухни, где мадам Шалендар готовила похлебку, которая поддерживала жизнь в этой старухе.
Но в этот раз я приготовился к его появлению. Он опять подходил ко мне сзади с кухонным ножом в руке, зловещая фигура в черном, сильный, тяжелый мужчина в свитере и темных брюках, с желтой маской на лице. Но он потерял преимущество внезапности, и, когда он неуклюже бросился на меня, я схватил его за руку, в которой он держал нож, и нанес удар прямо в его китайское лицо. Его голова откинулась назад, и я понял, что удар достиг цели. Затем я ударил его в пах. Боль обожгла мне руку, но я знал, что ему намного больнее.
— Ммм…
Я выкручивал ему руку с зажатым ножом, пытаясь вывернуть плечо.
Нож звякнул об пол, краем глаза я увидел, что мадам Шалендар пытается поднять его.
— Не трогать! — прикрикнул я на нее.
Затем мы очутились на полу, и это чудовище пыталось взобраться на меня, чтобы придавить своим весом. Но мой удар, казалось, выбил из него все силы, и я стал бить его головой об пол. Он отпихнул меня и попытался подняться. Сначала я подумал, что он хочет дотянуться до ножа, но потом понял, что он собирается удрать.
— Подожди!
Все это время подсознательно я видел старуху, которая сидела на кровати, и яйцевидное лицо мадам Шалендар, которая пряталась в углу на полу, все коврики на котором были сбиты нашей борьбой.
Маска повернулась ко мне. Неизвестный прекрасно меня слышал. Он помедлил, грудь его тяжело вздымалась, затем рванулся к двери. Я увидел, что маска сделана из тонкого желтого пластика, который плотно облегал его лицо, и завязывалась сзади. Он сделал попытку сбежать через дверь, в то время как старуха возбужденно хлопала в ладоши, но опоздал. Я настиг его и отпихнул назад, и на этот раз он не пытался сопротивляться, а только выворачивался, как уж, пытаясь вырваться, пока моя рука сдергивала маску.
Это была тонкая маска, немного толще человеческой кожи. Я услышал, как он вскрикнул от боли, но не отпустил его и рывком сорвал маску с лица.
И я увидел его лицо, точнее то, что от него осталось. Одна сторона была обожжена до неузнаваемости, вторая покрыта красными и желтыми рубцами, которые не поддавались никакому лечению. Он съежился и попытался вырваться, получеловек, полуживотное, с рассудком, помрачившимся от страданий, которые были выше моего понимания. Одного глаза не было вообще, на его месте был шрам, нос, казалось, провалился, обнажив бесцветную кость. Зубы выглядывали из того места, где раньше был рот, а сейчас зияла дыра.
Инстинктивно я отшатнулся — и так я увидел слишком много и не сомневался, что передо мной второй ребенок Сультов, второй из детей, о которых писали, что они погибли в лесу. Анри Сульт был живым мертвецом, с черепом вместо лица, одна сторона которого совершенно сожжена. Каким-то образом он продолжал жить, в вечных муках своего адского существования.
Теперь я понял, отчего мадам, теперь хихикавшая позади меня, сошла с ума.
Когда я отступил, он бросился прочь, как раненое животное, и его крик резал уши своим безумием — в жизни мне не доводилось слышать более отчаянного крика:
— А-а-а! р-р-р!
Его вопль эхом отозвался в коридоре, когда он выбежал в дверь, и я, очнувшись, увидел, что старуха сидит в кровати, сложив тонкие руки на груди, словно мумия, а мадам Шалендар забилась в угол, закрыв лицо рунами.
В комнате все перевернуто, ковры сдвинуты, и запах, этот едкий, гнилой запах, поднимался с пола.
Не мешкая, я бросился вслед за Анри Сультом. Для тучного мужчины, где-то за сорок, он был довольно быстр, как будто убегать, прятаться от света стало для него привычным занятием. Я успел заметить, как он завернул за угол и направился к холлу, намереваясь вырваться наружу, но в темном холле я потерял его из виду и остановился, прислушиваясь. Где-то внутри дома послышалось его дыхание, он свободно двигался в темноте, где пробивался сквозь закрытые жалюзи слабый свет луны.
Я попытался определить, где нахожусь, и попробовал зажечь лампочку в коридоре, но свет не включался.
— Анри Сульт, я здесь! — крикнул я. — Что ты сделал с моими детьми?
Никакого ответа. Только едва различимые шаги, видимо, он носил что-то вроде кроссовок. И затем он побежал к лестнице. Я слышал, как он взбегает по ступеням, и вдруг осознал, что там Эмма.
— Подожди меня, Анри! Подожди!
Но он бежал от всего, от меня, от возмездия, так же как он когда-то бежал от мира, и я бросился вслед за ним, будто От этого зависела моя жизнь, не обращая внимания на то, что сердце готово выпрыгнуть из груди.
В темноте я оступился, подарив ему тем самым драгоценные секунды. Я слышал, как он открывал двери, кричал и плакал нечеловеческим голосом, словно в агонии, в поисках кого-то.
Поочередно хлопали двери, пока он пробирался по коридору, и затем я понял, что он нашел дверь в комнату, где находилась Эмма. Изнутри закрылся замок. Все внутри у меня похолодело. Я бросился на дверь, но она оказалась сделанной из добротного мореного дуба и не поддалась.
Я остановился и прислушался. Он метался по комнате. Я услышал, как вскрикнула Эмма, как он опрокидывал мебель, как заскрипели пружины, когда он прыгнул на кровать, а потом опрокинул ее с таким грохотом, что пол подо мной задрожал.
— Не делай этого, Анри! — закричал я. — Не трогай ее! — Я попытался вышибить дверь плечом, но она была крепкой как скала, и я отскочил, оглушенный. — Ради Бога, Анри, не трогай ее!
Но грохот продолжался, будто он пытался разломать все, что попадалось ему на пути, издавая при этом жуткие вопли отчаяния, крики животного, попавшего в капкан, и этот дикий вой эхом разносился по комнате и отдавался в моей голове.
Я сделал последнюю отчаянную попытку выбить дверь и беспомощно отпрянул от нее, и тут вдруг звуки прекратились.