Криминальные кланы
Шрифт:
Он видел, как усилившийся ветер дует прямо в открытый в яростном вопле рот Башмачка. Он дал очередь, практически не делая труда даже прицелиться как следует: он был уверен, что верный «калашников» не подведет его и на этот раз. Он даже не заметил, что Конторно поднял свой пятизарядный пистолет почти одновременно с ним, спокойно прицелился в грудь Башмачка и выстрелил. Он понимал, что второго раза у него может просто не быть. Кориолан допустил только одну ошибку, как он понял чуть позже, но все же его выстрел достиг цели.
Башмачок упал на спину, продолжая бешено давить на гашетку «калашников» а. Пули сыпались градом вокруг Конторно. Отрикошетив от железной вывески, пуля взвизгнула
К сожалению, на следующий день Сальваторе понял, что ненавистный упырь Башмачок остался жив. Как бы желая продемонстрировать всем, что он жив, Пино Греко лежал на пляже с местными красотками, причем на его теле не было заметно ни царапины. Только сейчас Кориолан понял, в чем состояла его ошибка: ему не следовало стрелять Башмачку в грудь — ведь было же совершенно ясно, что, собираясь убрать такого опасного противника, как Кориолан, он надел под рубашку пуленепробиваемый жилет.
Эта ошибка дорого обошлась Кориолану. Он знал, что Башмачок, если пользоваться военными терминами, предпочитает тактику «выжженной земли», а это значило: тот не успокоится, пока не убьет Конторно, а заодно всех его родственников, друзей и случайных людей просто потому, что ему покажется, будто те могут что-то знать о местонахождении Кориолана. Предположения Конторно оправдались: не прошло и двух недель, как были убиты его племянник, дядя и даже сводный брат тещи и муж двоюродной сестры. Был уничтожен даже врач госпиталя Чивико, который, по слухам, оказал Сальваторе первую помощь. В этой игре Башмачок проиграл, а потому шел на все…
«Выпьешь море — видишь сразу небо в звездах и алмазах»
Винченцо Синагра
Это море Винченцо Синагра видел с самого детства. Оно плескалось совсем рядом, позади скопления невзрачных бараков и купальных домишек, поражающих своей нищетой. Он помнил, что когда-то в этом море можно было даже купаться, однако теперь посреди грязного и замусоренного песчаного пляжа возвышался прокаленный солнцем, выцветший жестяной плакат, предупреждающий любителей принять морскую ванну, что делать этого не стоит: слишком вредно для здоровья.
Улица рядом с кварталом Бранкаччи, на которой родился Винченцо, не имела даже собственного названия. Она удостоилась лишь одной буквы и одной цифры — С-3. Он сумел закончить всего три класса средней школы, после чего немного научился разбирать буквы и даже мог кое-как нацарапать свою подпись, свидетельствующую о том, что ее делал неграмотный заморыш.
Нет, меньше всего ему хотелось бы, чтобы окружающие принимали его за заморыша. Во всяком случае, он себя таковым не считал. Пока, правда, доказать всем, что он способен на что-то серьезное, возможности так и не представлялось. Ему приходилось работать на засолке анчоусов и откликаться на приставшую с детства кличку Колокольчик из-за его дет-ской страсти к погремушкам и вообще всему, что звенит.
Окружающие относились к Колокольчику как к безобидному простому пареньку, тогда как ему больше всего на свете хотелось походить на своего старшего брата. Он казался Винченцо таким сильным, смелым, бесстрашным. Недаром же он получил такое уважительное прозвище Гроза.
Грозе нравилось, с каким восторгом смотрит на него младший брат, и однажды он признался ему, что принадлежит к одному из самых безжалостных кланов Палермо Корсо дей Милле. «Если ты будешь терпелив и станешь правильно вести себя, то станешь таким же, как я, — заявил старший брат Винченцо. — Ну и, конечно, немного удачи тебе тоже не повредит». И он самодовольно приосанился. «Много званых, но мало избранных», — почему-то вспомнил Винченцо воскресную проповедь священника, а почему — он и сам не понял.
Однако на улицах города шла война, и если раньше в ряды мафии действительно принимали только избранных, то сейчас было не до разборчивости: сколько отличных бойцов погибло за короткое время и скольким еще предстояло обагрить кровью улицы Палермо или лечь на морской песок, навсегда скрывшись под многими футами зеленоватой воды. Сейчас мафиозным боссам срочно требовалось вливание новой молодой крови в поредевшие ряды сторонников, а потому брезговать не приходилось практически никем. Давно остались в прошлом ритуалы и обряд инициации: было уже не до них. В результате вышло так, что несчастного, еще не вышедшего из детства Колокольчика старший брат затащил в свою организацию едва ли не насильно.
Впрочем, впоследствии Винченцо понял: это действительно было насилие по своей сути. В тот вечер оба брата, как обычно, сидели в кафе на набережной в компании двух приятелей Грозы. «Ну что, Колокольчик, все еще занимаешься своими анчоусами?» — спросил один из них, глядя на молодого человека с нескрываемой жалостью. «А что делать?» — с тоской пожал плечами Винченцо. «Что делать? — медленно произнес Гроза. — Да то же, что и мы. Что ты можешь заработать на своих анчоусах? Да ты бы не смог сидеть даже в этой забегаловке, если бы я не заплатил за тебя. Что делать! Да этих вонючих коммерсантов щипать или получать свою долю за исполненное дело. Разве мало я тебе рассказывал о том, чем мы вообще занимаемся?» — «Так ведь не убийца же я», — только и сумел пролепетать Винченцо. «Либо ты их, либо они нас, — отрезал Гроза, и его взгляд налился свинцовой тяжестью. — И не надо тут сопли разводить, если ты хочешь, чтобы окружающие считали тебя настоящим мужчиной. Короче, брат, либо ты выбираешь прежнюю жизнь, либо с сегодняшнего же дня становишься одним из наших».
Винченцо понял, что это угроза и даже больше. Никакой другой жизни не будет; его убьют сразу же, услышав его отказ. Он слишком многое слышал от Грозы, и теперь ему нельзя просто так уйти в тень и сделать вид, как будто ничего не произошло. Теперь он даже не мог сказать, что не был предупрежден, а потому покорно ответил: «Что мне придется делать?» — «Что скажут — то и будешь», — коротко ответил Гроза. «Это значит убивать, взрывать машины…» — подумал Винченцо, и видимо, эти мысли промелькнули на его лице, потому что тон старшего брата сделался немного мягче. «Ты немного не понял, братишка, — сказал он. — Сейчас идет война, и каждый настоящий „человек чести“ должен сделать свой выбор; так неужели же ты пойдешь против меня?»
Винченцо обреченно молчал, а Гроза продолжал: «К тому же после войны ты сразу получишь много денег. Ты навсегда забудешь, что такое засолка этих треклятых анчоусов». Винченцо вспомнил свою жалкую зарплату, грязную фабрику, беспросветный, как вся его жизнь, пейзаж за окном, который он видел каждое утро и уже всей душой начинал ненавидеть. «Да, мир дерьмо, — подумал он. — Пусть будет так, как хочет брат». Поднимаясь из-за стола, Гроза произнес, кивнув в сторону своих собеседников: «Эти мои друзья славятся как самые жестокие во всей Корсо дей Милле, и прими мой совет. Как брат брату советую тебе: ты должен стать таким же жестким, как и они».