Криминальные кланы
Шрифт:
В последний день марта 1984 года Джованни Фальконе до-прашивал Винченцо Синагру, чьи похождения в рядах «людей чести», похоже, закончились безвозвратно. Последнее дело, порученное ему Баклажаном, слегка помутило его рассудок, что, впрочем, неудивительно, поскольку этим делом было убийство лучшего друга Колокольчика Диего Ди Фатты. Маркезе обвинил Диего в том, что тот обворовал на его территории некую даму, не испросив на то позволения капо. К тому же Баклажан никогда не был уверен в лояльности Винченцо, чересчур чувствительного для истинного мафиози, и хотел проверить его в деле. К тому же он идеально подходил на роль приманки, поскольку близко знал намеченную жертву.
Диего катался на своем мотороллере в порту Палермо, когда услышал, как недалеко от него затормозила машина. Он оглянулся и увидел, как из «фиата» выходит его закадычный друг Винченцо. На его лице была заметна только радость от этой встречи, как будто он забыл, зачем прибыл на побережье моря. «Диего! — воскликнул он, подходя к нему. — Столько лет тебя не видел!» — «А это кто? — весело спросил Диего, оставляя свой мотороллер и глядя за спину Винченцо. — Твой брат? Мы так давно не встречались, что я почти все забыл! Винченцо, я, правда, так рад!». Это были его последние слова, потому что Гроза, подойдя поближе, несколько раз выстрелил ему в голову. Потрясенный Винченцо, так и забывший достать свой пистолет, смотрел, как в серых глазах Диего застыло безграничное удивление. Несколько мгновений он стоял, и по его лицу стекали темные струйки крови, а потом упал ничком, и на него накатила соленая морская волна.
«Ты чего стоишь, как баран, чертов Колокольчик? — заорал Гроза. — Совсем забыл: это ты должен был убрать его! Стреляй!» — «Я не понимаю», — лепетал Винченцо. «Стреляй, говорю тебе!» — повторил старший брат. Он сам вынул из кармана Винченцо пистолет и вложил в его дрожащую руку. «Я никогда не смогу этого сделать!» — закричал Винченцо. «Стреляй или убью!» — крикнул Гроза и нажал его пальцем на курок. Винченцо в ужасе отбросил пистолет, словно тот был раскаленным. «Придурок, — прошипел Гроза. — Сам в тюрьму попадешь и всех за собой утянешь. Надо же, какие вопли поднял! Сейчас здесь будет вся полиция Палермо. Сматываться теперь надо, срочно!»
Бросив «фиат», они побежали по улочкам древней части города Кальсы, и Винченцо чувствовал себя так, словно его отключили от жизни. Вот только что он был и что-то чувствовал, а теперь совершенно не понимал, что делает и зачем. Куда ведет его брат и зачем теперь вообще что-то делать? Он ничего не понял, когда за ним и Грозой этим же вечером пришли полицейские. У них была в руках неопровержимая улика — пистолет, брошенный Винченцо. «Говорил же тебе всегда: не бросай пистолет — дешевая тема», — сквозь зубы процедил ему Гроза.
После ареста Винченцо Синагра пережил многое: и тюрьму Уччардоне, и психиатрическую лечебницу, и что самое страшное — угрызения совести. Он никак не мог забыть удивленный взгляд Диего перед тем, как тот упал в соленую морскую воду. Винченцо решил, наконец, что даст показания против семьи хотя бы для того, чтобы искупить свою вину перед родственниками десятков погибших людей. Он был готов рассказать все, что знал, показать жуткие места захоронений жертв мафии, но при этом иметь дело только с одним следователем, известным своей неподкупностью, главным врагом Баклажана, с Джованни Фальконе, благодаря которому угодили за решетку многие видные члены мафии, а их имущество было конфисковано.
Конечно, конфискация имущества являлась для Маркезе самым болезненным ударом: ведь благодаря торговле наркотиками большинство мафиози имели немало роскошных вилл на Сицилии и даже за границей — в Испании и Латинской Америке. А Фальконе удалось так надавить на парламент, что тот единогласно проголосовал за принятие закона о конфискации имущества торговцев героином, мафиози и их сообщников.
Винченцо Синагра сам слышал, как Баклажан отдавал приказ убрать Фальконе во что бы то ни стало, однако судья был столь умен, что мафиози не удавалось даже толком уследить за его передвижениями. Естественно, что Винченцо испытывал чувство уважения к человеку, который не только довел до истерики могущественных Маркезе и Греко, но и каждый раз виртуозно уходил от подосланных к нему убийц. Только с ним можно иметь дело — решил Винченцо Синагра, тем более что ему предстояла очная ставка с крайне опасным человеком. Тот был адвокатом.
Этот адвокат, Сальваторе Каракане, по иронии судьбы в этот последний мартовский день входил в кабинет Фальконе в наручниках. Он был просто в бешенстве. Еще бы, ему семья Корсо дей Милле доверила защиту этого ублюдка, а тот выдвинул против него обвинение в связи с преступным кланом. Поэтому Каракане, едва сдерживаясь, начал разговор первым.
«Я хочу услышать сам от господина Синагры все эти гнусные наветы. Уверен, что он хочет опорочить то, что всю жизнь для меня было свято — честное имя адвоката. Всю жизнь я посвятил своей профессии и не желаю, чтобы моя благородная деятельность была извращена». — «Хорошо, я повторю, — твердо сказал Винченцо. — С господином Каракане я познакомился у своего брата Грозы и Лиса, члена клана Корсо дей Милле. Каракане работал исключительно на эту семью, получая гонорары, которые никогда специально не оговаривались, однако известно, что они являлись весьма солидными. Я часто провожал Грозу и Лиса к кабинету Каракане, а потом ждал, когда они освободятся. Адвоката мафии уличить трудно, я знаю, тем более что они говорят на особом жаргоне, полунамеками со скрытым смыслом. Конечно, я понимаю, что многое мне неизвестно, но могу сказать точно, что господина Каракане постоянно принимали на вилле Филиппо Маркезе как хорошего друга. Господин Маркезе и господин Каракане имели привычку часто прогуливаться вместе».
«Ерунда! — возразил Каракане. — Когда я приезжал однажды на виллу Маркезе, то исключительно по вызову его супруги». — «Я никогда не встречал супругу Филиппо Маркезе. Встречи Каракане и Маркезе проходили часто, и случайностью их назвать трудно», — отвечал Винченцо. «И все же этого недостаточно для обвинения», — заявил Каракане. — «Этот человек обещал защищать меня, когда я попал в Уччардоне, — сказал Винченцо. — Мой брат Гроза много рассказывал о нем и говорил: “Это — один из нас, то есть мафиози”».
Он вспомнил свои первые дни в Уччардоне. За преднамеренное убийство Винченцо и Грозе положено было находиться в изоляции, однако для «людей чести» это слово не означало ровным счетом ничего, и они могли свободно общаться друг с другом, когда им вздумается. В первые же дни их навестили посланники от хозяина, сказав всего одну фразу: «Ведите себя спокойно и не делайте глупостей; тогда о вас позаботятся. Особенно ты, Винченцо. Как ты мог бросить пистолет? Да и ты, Гроза, надо было лучше инструктировать своего брата». — «Верно, осторожность нам не помешает, — сказал Гроза Винченцо после их ухода. — В Палермо становится все жарче. Я слышал, что Баклажан отдал приказ убрать одного врача, который осмелился идентифицировать отпечаток пальца, принадлежавший одному из его родственников». Винченцо молчал.
«Да, а самое главное, что нам велели… — начал Гроза. — Мы с тобой должны симулировать сумасшествие. Так хочет Дядюшка. Он говорит, только в этом случае можно будет попытаться что-то для нас с тобой сделать». — «Я не хочу, — возмутился Винченцо. — Я не сумасшедший». — «Ты просто дурак, — злобно прошептал Гроза. — Теперь тебе все равно некуда деваться, поэтому будешь говорить все, что тебе велят. Теперь на каждом допросе у следователя ты забудешь все фразы, кроме одной, идиотской: будешь говорить только „Я хочу на рыбалку“». При этих словах Винченцо снова замутило при воспоминании о соленых темных волнах палермской гавани, куда они с братом так часто сбрасывали трупы, и об удивленных глазах Диего, упавшего лицом в воду, сразу покрасневшую от крови. «Ну а ты что будешь говорить?» — спросил он мрачно. «Я хочу на рыбалку», — сказал Гроза.